— Легонечко, — добавил Уилли. — Если врежешь бедолагам со всей силы, можешь их убить.
Шон сунул дубинку в карман, хотя вид у него при этом был такой, словно он собирался оглушить ею Уилли.
— Все готовы? — обратился к остальным Донни.
— Давайте за работу, — сказал Стиви.
Все достали из карманов платки и закрыли себе лица. Поднявшись по лестнице, Донни подошел к крашеной стальной двери, стукнул два раза, подождал, стукнул еще два раза, снова подождал и стукнул три раза. Как только дверь приоткрылась, он навалился на нее плечом, врываясь в комнату. Остальные последовали за ним.
— Не двигаться, твою мать! — рявкнул Донни.
Он держал в каждой руке по револьверу, один направленный просто влево, другой нацеленный в голову Хукса Баттальи. Хукс стоял перед грифельной доской, аккуратно зажав большим и указательным пальцами кусок мела. Кроме Хукса, в комнате были еще четверо, трое сидели за столами, а один стоял за стойкой с пачкой банкнотов в руке. У того, что за стойкой, рука была забинтована до самых пальцев и висела на перевязи. Хукс только что записал на доске номер победителя в третьем заезде на скачках в Джамейке.
— Вы только посмотрите, — усмехнулся Хукс, указывая мелком на Донни, — к нам пожаловала банда ирландских бандитов в масках.
Корр Гибсон выстрелил из ружья в доску, разбивая ее в щепки. Усмешка исчезла с лица Хукса. Он умолк.
— В чем дело? — насмешливо спросил Донни. — Ты уже больше не веселишься, итальянское дерьмо?
Он кивнул остальным, и те разом пришли в движение, сгребая деньги со стойки, разбивая окна и вышвыривая на улицу арифмометры и ящики из столов. Все было закончено за считаные минуты. В комнате царил разгром. Пятясь, ребята вышли на лестницу и быстро спустились вниз. Уилли и Донни задержались в дверях.
— В чем дело? — спросил Хукс. Он был заметно встревожен.
Донни и Уилли сорвали с лиц платки.
— Не волнуйся, Хукс, — сказал Уилли. — Мы не собираемся никому делать больно. Пока что не собираемся.
— Привет, Уилли, — произнес Хукс таким тоном, словно встретился с Уилли на улице. Он кивнул Донни. — Что за хренотень вы здесь устроили, ребята?
— Передай Луке: я сожалею о том, что не попал в него в тот раз, — сказал Уилли.
— Так это был ты? — Хукс отшатнулся назад с таким видом, словно это известие его оглушило.
— Однако, похоже, в кого-то я все же попал. — Уилли указал револьвером на стойку.
Поли поднял забинтованную руку.
— Ничего серьезного, — сказал он. — Все будет в порядке.
— Мне показалось, я зацепил двоих, — сказал Уилли.
— Ты попал моему приятелю Тони в ногу, — сказал Поли. — Он до сих пор в больнице.
— Ему предстоит операция, — добавил Хукс.
— Отлично, — ухмыльнулся Уилли. — Передайте ему от меня: я надеюсь, что ему ампутируют долбанную ногу.
— Передам, — сказал Хукс.
Донни тронул брата за плечо, увлекая его за дверь. Задержавшись на пороге, он сказал Хуксу:
— Передай Луке, что если он не уберется из ирландского района, это плохо скажется на его здоровье. Передай ему, так сказали братья О’Рурк. Передай, что в своем районе он может заниматься чем угодно, но ирландские районы пусть оставит ирландцам, иначе ему придется дорого за это заплатить.
— Ирландские районы ирландцам, — повторил Хукс. — Понял.
— Вот и хорошо, — сказал Донни.
— А что насчет твоей сестры? — спросил Хукс. — Что передать ей?
— У меня нет сестры, — ответил Донни, — но можешь передать той девчонке, которую ты имел в виду, что каждый пожинает то, что посеял.
Пятясь, он вышел следом за Уилли и быстро спустился по лестнице вниз, где ждал Шон.
— Дело пошло, — сказал Уилли, выталкивая Шона на улицу.
Все трое побежали на угол, где стояла с работающим двигателем их машина.
Со стула, к которому он был привязан, Розарио Лаконти открывался панорамный вид на Гудзон. Вдалеке виднелась Статуя Свободы, отливающая зеленовато-синим сиянием в ярком солнечном свете. Лаконти находился в пустой квартире с окнами от потолка до пола. Его привезли сюда на грузовом лифте, усадили перед высоким окном и привязали к стулу. Нож оставили у него в плече, поскольку кровотечение не было сильным.
— Если вещь не сломана, ее незачем чинить, — ухмыльнулся Фрэнки Пентанджели.
Поэтому рукоятка ножа по-прежнему торчала прямо под ключицей, и к удивлению Розарио, боль была не слишком сильной. Конечно, плечо болело, особенно при каждом движении, и все-таки можно было предположить, что боль будет гораздо сильнее.
В целом Розарио был удовлетворен тем, как держался, оказавшись в таком положении. Всю свою жизнь он знал, что такое возможно, что с ним может случиться нечто подобное. Такое было возможно и, больше того, вероятно. И вот наконец это случилось, и Розарио обнаружил, что ему нисколько не страшно, что боль не сильная, и что его даже не особенно огорчает то, что неизбежно произойдет в самое ближайшее время. Он уже старик. Через несколько месяцев, если у него будут эти несколько месяцев, ему стукнет семьдесят. Его жена умерла от рака, когда ей было чуть больше пятидесяти. Его старшего сына убили те же самые люди, которые сейчас собираются убить его самого. Младший сын только что предал его, продал отца в обмен на свою собственную жизнь, — и Розарио был этому рад. Так будет лучше для сына. Как объяснил Эмилио Барзини, согласно уговору, мальчишку не тронут, если он выдаст своего отца и покинет штат. Розарио подумал, что так для него будет лучше. Быть может, он начнет новую жизнь, — хотя Розарио в этом сомневался. Младший сын никогда не отличался особым умом. И все же, возможно, он избежит вот такого конца, а это уже что-то. Что же до него самого, до Розарио Лаконти, он уже бесконечно устал и приготовился к концу. И его беспокоило только одно — помимо легкой боли от торчащего в плече ножа, что на самом деле было пустяком, — его нагота. Это было неправильно. В подобной ситуации нельзя раздевать человека донага, особенно такого человека как Розарио, который, в конце концов, кое-что значил. Это было неправильно.
За спиной у Розарио, рядом с составленными штабелями ящиками, Джузеппе Марипоза негромко разговаривал с братьями Барзини и Томми Чинквемани. Розарио видел их отражение в оконных стеклах. Фрэнки Пентанджели стоял поодаль, у дверей грузового лифта. Братья Розато о чем-то спорили вполголоса. Вскинув руки, Кармине отошел прочь от Тони. Подойдя к стулу, он спросил:
— Мистер Лаконти, как вы держитесь?
Выкрутив шею, Розарио посмотрел на него. Кармине был еще совсем мальчишка, двадцатилетний ребенок. На нем был щегольской костюм в полоску, словно он собирался на званый ужин.
— С вами все в порядке? — не унимался Кармине.
— Плечо немного побаливает, — сказал Розарио.
