— Это что такое?
— Кому-то врезали по полной, — объяснил Уолтер. — Мы приводим их сюда. — Он на ходу оглядывался по сторонам, словно стараясь определить источник зловония. — Похоже, кто-то расстался со своим обедом.
В конце коридора за углом ждал Саша, прислонившись к зеленой двери и скрестив руки на груди. При появлении Вито он отпер дверь и отступил в сторону.
— Полчаса, — сказал он. — Уолт все объяснил?
В открытую дверь Вито увидел Луку Брази, сидящего на больничной каталке. Внешне Лука настолько изменился, что сперва Вито решил, что его привели к кому-то другому. Вся правая сторона его лица чуть опустилась, словно ее сдвинули вниз на одну восьмую дюйма. Губы распухли, и Лука шумно дышал ртом. Повернувшись к открывшейся двери, Лука прищурился. Казалось, он силится отчетливо разглядеть и понять, что перед ним находится.
Увидев, что Вито нерешительно остановился в дверях, Саша сказал:
— Он выглядит гораздо хуже, чем на самом деле себя чувствует.
— Позвольте нам поговорить наедине, — попросил Вито. — Вы можете подождать за углом.
Саша переглянулся с Уолтером, словно сомневаясь, разумно ли будет оставлять Вито наедине с Лукой.
— Все в порядке, мистер Корлеоне, — сказал Уолтер, протягивая руку через плечо своего напарника и закрывая дверь.
— Здравствуй, Лука, — сказал Вито, когда они остались одни.
Он сам удивился, услышав, сколько горечи и печали прозвучало в его голосе. В камере сильно пахло дезинфицирующими средствами; вся обстановка состояла из каталки и нескольких простых стульев с прямой спинкой. Окон не было, и единственным источником света была голая лампочка, висевшая под потолком посреди камеры. Взяв стул у стены, Вито пододвинул его к каталке.
— Что ты… здесь делаешь… Вито? — спросил Лука.
На нем была белая больничная пижама с коротким рукавом, на несколько размеров меньше, чем нужно. Нижний край ее не доходил даже до колен. Судя по всему, Луке приходилось сглатывать слюну после каждых нескольких произнесенных слов. Он говорил отрывисто, но отчетливо, старательно выговаривая каждое слово. Когда он заговорил, Вито впервые увидел тень прежнего Луки, словно тот, настоящий Лука прятался где-то за этим изуродованным лицом с пустыми глазами.
— Как ты? — спросил Вито.
Прошло какое-то мгновение, прежде чем Лука ответил:
— Как… я выгляжу?
У него на лице мелькнуло выражение, которое можно было принять за попытку улыбнуться.
Отметив задержку между вопросом и ответом на него, Вито стал говорить медленнее, давая Луке время обработать и осмыслить услышанное.
— Выглядишь ты неважно, — сказал он.
Соскользнув с каталки, Лука пересек камеру и взял второй стул. Под пижамой у него ничего не было, а пижама была слишком мала и не сходилась на его широкой спине. Взяв стул, он поставил его напротив Вито, так, что они оказались лицом к лицу.
— Ты знаешь, о чем я… все время думаю? — спросил Лука, усаживаясь на стул.
И снова его фраза оказалась разорвана короткой паузой, словно ему пришлось подбирать следующие слова, в то же время исправляя что-то у себя в горле, однако смысл ее был четкий, как и сами слова. Вито покачал головой.
— Уилл О’Рурк, — объяснил Лука.
— Это еще почему?
— Я его ненавижу, — сказал Лука. — Я хочу… его убить.
Прошло несколько секунд, и он издал звук, который Вито расценил как смешок.
— Лука, — сказал он, — я могу тебе помочь. Я могу вытащить тебя отсюда.
На этот раз Лука определенно улыбнулся.
— Ты господь бог?
— Я не господь бог, — сказал Вито. Взяв свою шляпу, он посмотрел на нее и снова положил на колени, поверх пальто. — Выслушай меня, Лука. Я хочу, чтобы ты мне поверил. Я знаю все. Я знаю все, через что тебе пришлось пройти. Я знаю…
— Что… что ты… знаешь, Вито? — Лука подался вперед, и в этом движении мелькнула тень угрозы. — Я знаю, о чем… ты говоришь, — продолжал он. — Ты знаешь, что я… убил своего отца. Поэтому ты думаешь… что тебе известно все. Но ты… ничего… не знаешь.
— Нет, мне известно все, — возразил Вито. — Я знаю про твою мать. Знаю про вашего соседа, учителя, этого типа Лоури.
— Что ты знаешь? — Снова откинувшись назад, Лука положил руки на колени.
— Полиция догадалась, что это твоих рук дело, Лука, однако доказательств не было.
— Это ты о чем?
— Лука, — спокойно произнес Вито, — нетрудно сложить вместе элементы мозаики. Почему твой отец — сицилиец! — пытался вырезать своего собственного ребенка из чрева твоей матери? Ответ прост: он ни за что бы не сделал этого. Никогда. А почему ты столкнул с крыши этого Лоури, вашего соседа, как только тебя выписали из больницы? Лука, это не тайна, а трагедия. Ты убил своего отца, чтобы спасти мать, а затем убил мужчину, который наставил твоему отцу рога. И, зная все это, — закончил он, — я говорю, что ты поступил достойно.
Казалось, Лука продолжал слушать еще долго после того, как Вито закончил говорить. Он обмяк на стуле и провел рукой по лбу, словно вытирая пот, хотя в камере было прохладно.
— Кто еще… это знает? — наконец спросил он.
— Полиция Род-Айленда, проводившая расследование, — сказал Вито. — Следователи догадались, как все произошло, однако доказательств у них не было, и им было все равно. Они давным-давно обо всем забыли.
— Откуда ты… узнал то… что известно полиции Род-Айленда?
Вито молча пожал плечами.
— Что насчет твоих… людей? — продолжал Лука. — Кому из них… известно?
В коридоре было тихо. Вито не мог сказать, не подслушивают ли полицейские за дверью.
— Об этом не знает никто, кроме меня, — сказал он.
Оглянувшись на дверь, Лука снова посмотрел на Вито.
— Я не хочу… чтобы кто бы то ни было… узнал про… грехи моей матери, — сказал он.
— И никто никогда об этом не узнает, — заверил его Вито. — Моему слову можно верить, и я даю тебе свое слово.
— Я не из тех… кто привык верить, — пробормотал Лука.
— Иногда бывает нужно поверить, — сказал Вито. — Нужно кому-то поверить.
Лука пристально смотрел на него, и Вито казалось, словно за глазами Луки он видит кого-то другого, кто смотрит на него, смотрит сквозь Луку.
— Доверься мне, — продолжал Вито. — Поверь мне, когда я говорю, что ты можешь спастись. — Он подался к Луке. — Я знаю, что такое страдания. Моих отца и брата убили. У меня на глазах человек навел на мою мать ружье и выстрелом разнес ее в клочья, словно пук соломы. Мою мать, Лука, которую я любил. Когда пришло время, когда я вырос и стал самостоятельным, я вернулся и убил этого человека.
