– Тебе же не со зверями, а с людьми общаться, – успокоил он себя.
Младший лейтенант Михаил Игнатик был настроен на бой и победу. Решительно опоясавшись широким ремнем и потуже зашнуровав глендара, словно футбольный хулиган, готовящийся к принципиальной драке, он вышел в свет. Первый собачий питомник, в который заявился герой, являл собой нечто вроде скромной фермы. На живописную лужайку, усыпанную пожухлыми листьями, так и напрашивалось романтическое дополнение типа блондинистой голубоглазой пастушки в розовом платье, перетянутом расшитым бисером кушаком, и пары губошлепых овечек.
Пухлогрудая пастушка отсутствовала, вместо нее длинная поджарая девка, похожая на теннисистку, каучуковым прутком остервенело хлестала по ребрам и хребтине такого же поджарого ротвейлера. Пса самым недемократичным образом приковали к решетке короткой надежной цепью, шею охватывал жесткий ошейник, а челюсти, вопреки всякой гласности, сковывал глухой намордник. Ротвейлер злобно вращал глазами и пускал сквозь щелки намордника вонючую пену, причем никакого скулежа, молча.
Лейтенант несмело кашлянул.
– Простите…
Девка нехотя оторвалась от увлекательнейшего занятия. По выступившим на лбу капелькам пота было видно, как она умаялась. Грудь под свитером тяжело вздымалась, а рука, державшая прут, затекла. Девка была симпатичной и молодой, ее было жалко.
– Не ожидал, что в подобных местах работают такие симпатичные девушки, – жуирно подколол лейтенант.
– Издеваетесь? – не приняла комплимента девка, – а жить на что-то надо? Почему вы все считаете нас монстрами? Я лично вообще никого зря не бью, потому что когда бьешь, то жалеешь. А с жалостью можно палку перегнуть. Любой дурак знает, что, например, детей можно бить только голыми руками, а мужчин не стоит бить ножом или ногами, они от этого звереют. А вот животные – выносливы. Правда, как показывает практика, это не всегда так.
Михаил Игнатик не удержался:
– А что, – он кивнул на пса, – во всех питомниках такие методы?
– В зависимости от задачи, – выдохнула девка, утерев руки о темно-синие джинсы, – одни хозяева хотят сторожа, другим верного друга подавай, третьи – слугу. Мы работаем, как бы это сказать, с серьезными людьми, которым охрана нужна. А вы, собственно, кто? – полюбопытствовала красавица, – из газеты? Или общества защиты животных? Имейте в виду, у нас все законно, все по лицензии.
– Да нет, нет, – обезоруживающе улыбнулся лейтенант, – я лицо частное, но не совсем праздное. Вот, подарил племяшке собачку, а ее, дрессировать надо. В смысле – псину.
– А, извините. А то достали нас, видите, всякие грин-пис-писовцы.
– Что ж вы мне так сразу и стали о методах говорить? – удивился лейтенант.
– Да что их, отрепьев, бояться?
– Ну, – оглянулся лейтенант, – а если они это, недозволенными методами?.. Вы же здесь одна…
– Не совсем. Вон там, видите, хибара, как хлев? Там напарник работает.
– Хороший специалист? Извините, это не простое любопытство…
– Я поняла. Идемте.
Девица направилась в сторону хлева-барака, лейтенант рысцой поспешил за ней, приятно шурша прелыми листьями. Избитый пес следил за удаляющейся парой с безнадежной тоской в умных глазах. Он знал, что девка обязательно вернется.
Внутри халупы было полутемно, сыро и воняло гнилой смесью объедков и псины. Через внушительные щели пробивался дневной свет. Собаки содержались каждая в своей клетке, будто лошади в стойлах, и тревожными взглядами провожали проходящих. Откуда-то доносились истеричные визги и ошалелое, отчаянное мяуканье.
– Вы здесь что, и кошек дрессируете? – задал дурацкий вопрос лейтенант, которому уже очень хотелось вернуться на свежий воздух.
– Типа того, – ответила красавица и распахнула железную дверь.
Будто в желудке раздавилось неосторожно проглоченное целым куриное яйцо, и скорлупа заскребла по пищеводу – лейтенант почувствовал, что его сейчас вырвет.
На застеленном соломой полу стояла длинная, как коридор, огромная, в человеческий рост, клетка. Внутри клетки невысокий мощный мужик в костюме охотника на вытянутой руке держал авоську, которая бешено трепыхалась, терзаемая тремя бультерьерами сразу. Внутри авоськи проглядывали куски мяса и окровавленная пушистая рыжая шерсть. Бультерьеры казались сошедшими с ума. Они возбужденно и глухо рычали, защемляя челюсти на терзаемой плоти. Тупоносые морды блестели от крови, маленькие свиные глазки горели лихорадочным огнем, псины напоминали размножившихся делением Князей тьмы из фильмов ужасов.
Лейтенант пошатнулся.
– Рубен! – позвала напарника девица.
– Я занят! – рявкнул мужик, обернувшись к двери в анфас и успев продемонстрировать свирепое лицо туземца-каннибала, окаймленное черной топорщащейся бородой.
– Он собак натаскивает, – равнодушно пояснила девка, – так что сегодня вам с ним потрындеть не выгорит.
Лейтенант кивнул и рывком бросился из помещения. Не стесняясь девки, не рассуждая, как он сейчас выглядит, Михаил Игнатик промчался между собачьими клетками, вывалился на благодатно свежий воздух и бухнулся на колени. Михаил сипло дышал, в животе кишки сворачивались в дулю. Мишке казалось, что его вывернет собственными кишками наизнанку. Но этого не произошло.
Михаил приложил руку к бешено бьющемуся сердцу, как бы пытаясь унять его. И за время спортивной карьеры, где ему подобные были подопытными кроликами, и в школе МВД Михаил Игнатик видел всякое, и считал, что уже ничто не может вывести его из равновесия, а если такое случится, он, наверное, возненавидит себя и будет презирать за слабость до конца дней. Тем больнее было понять, что с этим эпизодом все человеческое в нем начинало постепенно замирать. А может, это просто шок?
Красавица стояла рядом и курила, дожидаясь, пока парень оклемается. Поймав первый же осмысленный взгляд лейтенанта, она произнесла:
– А по поводу вашей собачки – мы могли бы с ней поработать. Какая, вы сказали порода? Кобель, сука?
– Нет, спасибо… Боюсь, для ребенка это получится слишком крутая морда. Если только…
– Что?
– Ну, может, у вас есть еще сотрудники.
Девка оскорбилась непризнанием ее и Рубеновых профессиональных качеств:
– Есть один переселенец, которому после Степанакерта, когда на его глазах его же детей в доме завалило, ничего не страшно. На голову, правда, поехал, и методы у него соответствующие. Совсем зверюга.
* * *
У тяжелой ржаво-коричневой двери мутнела зеленая табличка, истыканная рельефными буквами. Всяк входящий с надеждой вперивался в эту табличку, не иначе, как по-японски, прищурившись. Собственно, общий смысл втиснутых в жлобский формат предложений сводился к тому, что именно здесь изволит обитать Общество защиты прав потребителей. Гуманнейшая в точном смысле этого слова организация, которая имеет шансы пережить саму матушку Россию: иски одураченных потребителей приносят отнюдь не шуточный доход.
