– Вот именно, ой, – ответил Фулкром. – Одного прирезали на крыльце библиотеки, двух других – у ворот на третий и четвертый уровни, и никаких улик, ни с ними, ни с тем советником.
– Извини, – пробормотал Тейн, – но мы ничего про них не слышали.
– А сами вы не соображаете, да? Чем выше ваша репутация, тем больше риск. У каждого из вас есть прошлое, а в нем – то, что вы желали бы скрыть от других; так разве вы не понимаете, что играете на руку императору? Ему нужно, чтобы вы стали звездами – это еще сильнее привяжет вас к работе. И тогда вы станете пожизненными Рыцарями, без единого шанса заняться чем-то другим, когда с этим будет покончено. И потом, подумайте, когда вам будет больнее расставаться со своими секретами, сейчас или когда вас будет знать в лицо каждая собака?
Всеобщее молчание. Фулкром был прав, как всегда.
– Вот именно. Раньше вам почти нечего было терять. Теперь риск несравненно больше, и каждый раз, когда вы будете приглашать сюда чужих, он будет возрастать, а вместе с ним и опасность свести на нет усилия большого числа людей, борющихся с преступностью.
– Ладно, – вздохнул Тейн. – Мы все поняли.
Фулкром помолчал и наконец успокоился. Сделал глубокий вдох.
– Хорошо. Итак, пока одних вчера убивали, где была ты и что делала?
– Была на улицах, видела пару мелких краж, которые тут же пресекла, – ответила Лан.
– Тут же пресекла, – сказал Фулкром. – Это хорошо.
– Думаешь, я лгу?
– Нет, просто эти кражи могли быть затеяны специально, с целью отвлечь тебя, пока на других уровнях творилось что-то по-настоящему серьезное.
– Я этого не поняла, – ответила Лан.
– Это нормально, – сказал Фулкром. – Я сам только что сообразил, когда ты сказала.
– А ты ждешь, что мы будем везде и сразу? – с горечью заметил Вулдон. – В этом городе сотни тысяч людей. Мы не можем предотвратить все убийства.
– Фулкром не это имел в виду, – заступилась за него Лан.
– А ты, значит, заодно с ним? – буркнул Вулдон.
Тейн, глядя на Лан, одними губами произнес слово «ухажер», и Фулкром смутился.
Лан знала, что Фулкром достаточно умен, чтобы слышать между слов и понимать то, о чем не говорят прямо в его присутствии. И ей стало ужасно неловко, стыдно и в то же время радостно, оттого что ее чувства едва не назвали своим именем, – ведь она сама ни за что на свете не станет говорить о своей растущей симпатии к следователю, это она знала точно.
– Про те убийства, – переменил тему Вулдон, – расскажи подробнее. Что случилось?
– Каждое совершили при большом стечении народа, – сказал Фулкром, опускаясь на плюшевую козетку. – Все жертвы служили в городской страже и стояли на посту в каком-нибудь многолюдном месте. Возле одного тела была найдена записка, нацарапанная убийцами, – мы считаем, что это анархисты.
– И что в ней было? – спросила Лан.
– В ней было сказано: «Вы создаете одни символы, мы будем разрушать другие».
– Расплата, – заявил Вулдон. Он сел рядом с Фулкромом, и рядом с его тушей следователь сразу показался маленьким, как ребенок. – А значит, ты или император захотите, чтобы мы нанесли ответный удар.
– Совершенно верно, – отвечал Фулкром. – Потому что они не остановятся, пока не убьют еще больше. Мы имеем дело со странной психологией.
– Так что же мы должны теперь делать? – спросила Лан.
– Как только вы будете готовы, мы пойдем в Кейвсайд. Инквизиция передала мне имена и адреса тех, кого мы считаем главарями тамошнего преступного мира, разного калибра, – то есть явно они всего лишь заправляют делами гильдий на дневной стороне города, но корни их влияния уходят глубоко в пещеры. Мы навестим их всех по очереди и посмотрим, что им известно. Нам надо найти Шалев, а то император что ни день требует ее крови.
– А если мы не найдем ее таким путем? – спросила Лан. – Маловероятно, чтобы преступники просто так взяли и сдали своих.
– Испробуем другое средство. Но даже если это не сработает, нагоним хотя бы страху на подполье, и то уже хорошо.
– Значит, я смогу навестить старых приятелей, – ухмыльнулся Вулдон.
Фулкром задумался над его словами.
– Только смотри, чтобы все было цивильно. Никаких старых счетов.
– Ты забываешь, что мой секрет не такой, как у других, – возмутился Вулдон. – Меня обвинили в том, чего я не делал, и я точно знаю, что в этом были замешаны так называемые главари преступного мира или, по крайней мере, члены их семей. Меня подставили, и я…
– И ты хочешь отомстить, – продолжил Фулкром. – Это понятно. Но только не сейчас, Вулдон, очень прошу тебя, – у нас есть дело, и мы должны его сделать. Мало кто помнит сейчас, что именно тогда случилось, – никому из участников невыгодно было трубить об этом, и его замяли. Для широкой публики ты просто исчез. Сейчас ты только Вулдон, человек огромной силы и такой же ответственности. За прошлое можно поквитаться разными способами, и я предлагаю тебе выбрать самый простой и благородный – служить этому городу, приносить пользу его людям.
– У тебя на все готов ответ, – буркнул Вулдон, и Лан не смогла разобрать, что это было – простое подтверждение факта или неоконченная угроза.
– Я не пытаюсь казаться умнее других, – сказал Фулкром, – просто я хочу делать дело.
В похоронном настроении Фулкром повел их к главарям преступного мира. Ему хотелось надеяться, что Тейн и Вулдон хотя бы задумаются над своими поступками, а еще лучше – пересмотрят свое отношение к ним. Конечно, чего-то в этом роде от них следовало ожидать, но дать им понять, что он не станет смотреть на их выходки сквозь пальцы, было необходимо. Из всей троицы он мог полностью доверять только Лан, и его расположение к ней росло день ото дня. Его привлекали ее замкнутость, богатство эмоций, скрывавшихся под сдержанностью, – все это составляло приятный контраст со следователями, в большинстве своем заносчивыми и нахрапистыми, с которыми ему приходилось иметь дело каждый день.
Все четверо были в темных плащах с капюшонами. Пока они шагали по не убранным от снега улицам четвертого уровня, Фулкром тайком наблюдал за Лан и удивлялся необычайной легкости и грации ее движений – наверное, результату многолетних занятий акробатикой. Тем временем они углубились в лабиринт узких переулков, где дома были выдолблены в диком камне, поросшем бородами лишайника; меж ними время от времени встречались крохотные запотевшие оконца, а иногда можно было видеть и чье-то лицо, прижатое изнутри к стеклу. Снег уже не шел, тихий воздух был полон напряжения и света. Легкий бриз играл парой брошенных листков «Народного обозревателя».
Рыцари молчком углублялись в территорию, которая, как было известно Фулкрому, имела двойственный характер; наконец они уперлись в большую железную дверь посреди беленой стены дорогого с виду дома. Он был построен так, чтобы его обитатели могли наблюдать за улицами на уровень ниже: крыши сверкали на солнце, шпили и мостики отбрасывали резкие тени, а за стенами, вдалеке, виднелась сумеречная тундра, изрезанная тропами, которые протоптали беженцы.
