– Ваша дочь не будет голодать этой зимой, мадам, – шепнул он, словно они обсуждали общий секрет. – В этом вы можете быть уверены.
Господи, помоги Вианне, но ей стало легче. Она что-то пробормотала – сама не понимая что – и заторопилась в дом. Улеглась в кровать рядом с Софи, но уснула очень и очень не скоро.
Когда-то книжный магазин был местом встречи поэтов, писателей и ученых. Самые светлые детские воспоминания Изабель связаны с этими душными комнатами. Пока папа работал в задней комнате на типографском станке, мама читала Изабель сказки и сочиняла для нее веселые пьески. Они были счастливы здесь все вместе, пока мама не заболела, а папа не начал пить.
А вот и моя Из, иди-ка сядь на колени к папе, пока он пишет стихи для твоей мамочки.
А может, она просто выдумала эти воспоминания, сплела, как кружево, из собственных надежд и мечтаний и набросила себе на плечи. Она уже ни в чем не уверена.
Сейчас в проходах между книжными стеллажами толпятся немцы.
За те шесть недель, что минули с открытия магазина, среди оккупантов разнесся слух, что за прилавком книжной лавки можно увидеть юную очаровательную француженку. И они хлынули потоком, все в безупречной форме, толкались, галдели. Изабель немилосердно флиртовала с каждым, но прилавок не покидала до последнего посетителя. И всегда выходила только через заднюю дверь, в наглухо застегнутом черном плаще даже в летнюю жару. Может, эти солдаты и веселые милые парни – ну да, парни, они рассказывают о своих невестах, оставшихся дома, и покупают «разрешенных» французских классиков для семейных библиотек, – но Изабель ни на минуту не забывала, что они – враги.
– Мадемуазель, вы просто красотка, но совсем не обращаете на нас внимания. Как нам жить после этого? – подкатился к ней молодой офицерик.
Изабель кокетливо хихикнула, изящно увернувшись от его объятий.
– Мсье, вы же знаете, у меня нет фаворитов. – Она упорхнула за стойку. – Смотрю, вы выбираете стихи. Наверняка дома вас ждет девушка, которой будет приятно получить столь многозначительный подарок.
Приятели офицера дружно загалдели, принялись подталкивать парня и ободряюще хлопать по плечу.
Изабель отсчитывала сдачу, когда звякнул дверной колокольчик.
Она вскинула голову, ожидая увидеть очередного военного, но в дверях стояла Анук. Одетая, как обычно, в черное – не столько по сезону, сколько соответственно своему настроению. Обтягивающий черный свитер, прямая юбка, черный берет и перчатки. В уголке ярко-красного рта незажженная «голуаз». Позади нее в проеме двери виднелся клочок бульвара с алыми пятнами герани на фоне зелени.
Немцы дружно обернулись на звук.
Дверь захлопнулась. Анук небрежно закурила сигарету, глубоко затянулась. Через полмагазина и трех немецких солдат их взгляды встретились.
За те недели, что Изабель работала курьером (успев побывать в Блуа, Лионе, Марселе, Амбуазе и Ницце, не говоря уже о дюжине явок в самом Париже, под своим новым именем – Жюльет Жервэ – и с фальшивыми документами, которые ей как-то вручила Анук в бистро прямо под носом у немцев), Анук была ее постоянной связной, и, несмотря на разницу в возрасте – лет десять, не меньше, – они стали подругами. В этой дружбе не было места посиделкам в кафе и болтовне, но от этого она не становилась менее реальной. Изабель уже не придавала значения вечно угрюмому выражению лица Анук, привыкла к ее немногословности. Она чувствовала за всем этим печаль. Огромную печаль. И гнев.
Анук равнодушно прошествовала мимо военных, осадив взглядом, прежде чем кто-то из них успел отпустить замечание. Немцы молча расступились. Изабель расслышала шепот «как мужик» и еще один – «вдова».
Анук подчеркнуто никого не замечала. Остановилась у прилавка, еще раз глубоко затянулась. Облачко дыма окутало ее лицо, и на миг лишь карминно-красные губы проступили сквозь завесу. Затем достала из сумочки маленькую коричневую книжечку. На кожаном переплете вытравлено имя – Бодлер, обложка истрепана, в царапинах, так что название прочесть невозможно, но Изабель узнала издание. Les Fleurs du mal. Цветы зла. Книга была паролем.
– Я ищу другие книги этого автора, – сказала Анук, пыхнув дымом.
– Прошу прощения, мадам. У нас нет Бодлера. Может, Верлен? Или Рембо?
– Нет, тогда ничего. – Анук так же спокойно развернулась и вышла. Книга осталась лежать на прилавке.
Солдаты заговорили, только когда звякнул и затих колокольчик.
Убедившись, что на нее они не смотрят, Изабель незаметно проверила томик стихов. Внутри сообщение, которое нужно доставить, и нужное время. Место обычное: скамейка напротив «Комеди Франсез». Записка спрятана под задней обложкой, которую уже десятки раз приподнимали и потом приклеивали на место.
Остаток дня Изабель с нетерпением поглядывала на часы, торопя стрелки.
Точно в шесть она выдворила немцев и заперла магазин. У соседнего бистро курил его владелец и шеф-повар мсье Депард. Бедняга выглядел измотанным. Изабель частенько думала, наблюдая, как он обливается потом над жаровнями или вскрывает устриц, каково это – кормить оккупантов.
– Добрый вечер, мсье, – поздоровалась она.
– Добрый вечер, мадемуазель.
– Тяжелый день?
– Да уж.
Изабель протянула ему сборник детских сказок:
– Для Жака и Джиги.
– Момент. – Сосед нырнул в свое в кафе и тут же вернулся с небольшим, в масляных пятнах, пакетом: – Картошка.
Изабель, как ни странно, была признательна. Теперь она не только подъедала объедки за врагом, она еще и благодарила за них:
– Спасибо.
Велосипед она оставила в магазине, но решила не спускаться в людное и одновременно зловеще тихое метро и пошла домой пешком, лакомясь по пути солоноватыми, истекающими маслом ломтиками жареной картошки. Куда ни кинь взгляд, сплошь немцы, сидят в кафе, бистро и ресторанах, а парижане с напряженными серыми лицами спешат по домам, чтобы успеть до комендантского часа. Дважды у нее возникало неприятное чувство, что за ней следят, но, обернувшись, Изабель никого не замечала.
Она не могла объяснить, что заставило ее остановиться на углу у парка, но ее захлестнула уверенность: что-то не так. Неправильно. Улица забита нацистскими автомобилями, яростно сигналящими. Чьи-то крики вдалеке.
Изабель почувствовала, как волоски на шее приподнялись. Стремительно обернулась, но – нет, никого. В последнее время ей часто мерещилась слежка. Нервы на пределе. Золотой купол Дома инвалидов сиял в лучах заходящего солнца. Сердце колотилось. От страха она вся взмокла. Терпкий запах пота смешался с запахом пригоревшего жира, и Изабель едва сдержала тошноту.
Все в порядке. Никто ее не преследует. Она просто дурочка.
Изабель свернула на рю Гренель.
Что-то промелькнула в поле зрения. Она остановилась.
