Эти автобусы она видела во дворе префектуры.
– Папа… – Не договорив, она услышала шаги на лестнице.
В щель под дверью скользнула какая-то листовка.
Отец подобрал листок, принес к столу, поближе к свече. Изабель подошла к нему.
– Предупреждение, – поднял голову отец, – полиция намерена собрать всех иностранных евреев и депортировать в немецкие концлагеря.
– Мы тут болтаем, когда нужно действовать! – вскинулась Изабель. – Нужно спрятать наших соседей по дому.
– Этого мало. – Руки у отца дрожали. Изабель вновь подумала, что же такого он видел на той войне, что такое узнал, чего не знает она.
– Но это в наших силах. Мы можем спрятать хоть кого-то. Хотя бы на сегодня. Завтра подумаем, что дальше.
– Спрятать. И где же, Изабель? Если этим занимается французская полиция, мы пропали.
На это ответить нечего. Изабель молча вышла.
В таком старом доме, как их, трудно перемещаться незаметно, а отец всегда был довольно неповоротлив. Вдобавок выпивка сослужила плохую службу, и, спускаясь по узкой лестнице к соседям, отец дважды споткнулся, чертыхаясь. Постучал в дверь.
Сосчитал до десяти и постучал еще раз, посильнее.
Очень медленно дверь приоткрылась.
– О, Жюльен, это вы. – Рут Фридман, босиком, в мужском плаще поверх ночной рубашки. Бигуди в волосах, голова повязана платком.
– Вы видели предупреждение?
– Да, я получила. Это правда? – прошептала она.
– Не знаю, – ответил отец. – Но на улице полно автобусов, и всю ночь колесят грузовики. Изабель была сегодня в префектуре, говорит, они собирали сведения обо всех иностранных евреях. Думаю, вам лучше отвести детей к нам. У нас есть укромное место.
– Но… мой муж – военнопленный, ветеран. Правительство Виши обещало нам защиту.
– Не уверена, что мы можем доверять правительству Виши, мадам, – вмешалась Изабель. – Пожалуйста, давайте хотя бы на время спрячемся.
Рут колебалась. Желтая звезда на плаще – как напоминание о том, как изменился мир. Но вот женщина приняла решение. Она скрылась в комнате. Не прошло и минуты, как она вернулась, ведя с собой двух девочек.
– Что нам взять с собой?
– Ничего.
Изабель повела Фридманов наверх. Дома отец проводил их в секретный чулан, где они едва поместились.
– Я к Визнякам, – заторопилась Изабелль. – Не ставь пока гардероб на место.
– Они на третьем этаже, Изабель. Ты не…
– Запри за мной дверь. Не открывай, пока не услышишь мой голос.
– Изабель, не…
Но она уже летела вниз по лестнице, не касаясь перил, и почти успела, но тут внизу послышались голоса.
Они поднимались.
Поздно. Изабель присела на корточки, прячась за шахтой лифта.
На площадку вышли двое французских полицейских. Тот, что помоложе, постучал в дверь Визняков, подождал пару секунд и просто выбил ее. В квартире заголосила женщина.
Изабель подкралась ближе, прислушалась.
– …Мадам Визняк? Вашего мужа зовут Эмиль, а детей – Антон и Элен?
Изабель выглянула из-за угла.
Мадам Визняк – очень красивая женщина, с нежной кремовой кожей и роскошными, всегда идеально уложенными волосами. Изабель никогда не видела ее такой растрепанной. На мадам было шелковое кружевное неглиже, когда-то стоившее, должно быть, целое состояние. Сын и дочь прижимались к ней, испуганно тараща глаза.
– Собирайтесь. Только самое необходимое. Вы подлежите перемещению, – объявил старший полицейский, перелистывая свои бумаги.
– Но… мой муж военнопленный, он в тюрьме, в Пицевьер. Как он отыщет нас?
– После войны вы вернетесь домой.
– О. – Мадам Визняк растерянно пригладила волосы.
– Ваши дети – французские граждане, – уточнил полицейский. – Можете оставить их дома. Их в моем списке нет.
Дольше прятаться Изабель уже не могла. Вскочив на ноги, она вышла на лестничную площадку и спокойно произнесла:
– Я заберу детей, Лили.
– Нет! – взвыли дети, вцепляясь в мать.
Полицейские разом обернулись.
– А вы кто такая? Имя?
Изабель похолодела. Какое имя назвать?
– Россиньоль, – решилась она. Без документов это опасный выбор, но фамилия Жервэ заставит их поинтересоваться, что она делает в этом доме в три часа ночи и почему сует нос в дела посторонних.
Полицейский сверился со списком и повелительно махнул рукой:
– Убирайтесь. Сегодня вы меня не интересуете.
Изабель смотрела только на Лили Визняк:
– Я заберу детей, мадам.
Но Лили, казалось, не понимала.
– Вы думаете, я смогу их оставить?
– Я думаю…
– Ну хватит… – рявкнул старший полицейский, стукнув по полу прикладом винтовки. – Вы, – скомандовал он Изабель, – убирайтесь отсюда. Это дело вас не касается.
– Мадам, пожалуйста, – взмолилась Изабель. – Уверяю вас, они будут в безопасности.
– Безопасности? – удивилась Лили. – Французская полиция гарантирует нашу безопасность. Нам обещали. И потом, мать никогда не бросит своих детей. Когда-нибудь вы это поймете. – И повернулась к детям: – Собирайте вещи.
Второй полицейский осторожно коснулся руки Изабель и тихо сказал:
– Уходите. – По его глазам Изабель не могла понять, он хочет напугать или защитить. – Немедленно.
Выбора нет. Если она останется, требуя объяснений, ее имя попадет в полицейские протоколы – и, возможно, станет известно немцам. Но она и ее группа заняты слишком серьезным делом, а отец обеспечивает подполье поддельными документами, поэтому ни в коем случае нельзя попадать в поле зрения властей. Даже по такому пустяковому поводу, как попытка выяснить, куда увозят соседей.
Молча, не поднимая глаз (уж слишком многое они могли прочесть в ее взгляде), Изабель зашагала по лестнице.
Двадцать два
Вернувшись от Визняков, Изабель зажгла керосиновую лампу; отец спал в гостиной прямо за столом, опустив голову на твердое дерево, как будто внезапно потерял сознание. Рядом с ним стояла полупустая бутылка. Изабель переставила бутылку на комод, надеясь, что утром, не увидев ее, отец не вспомнит о выпивке.
Она протянула было руку погладить седоватую щетину – он сильно зарос, – чуть помятую щеку. Как же хочется прикоснуться вот так – ласково, с любовью, сочувственно.
Но вместо этого Изабель ушла в кухню, приготовила горький желудевый кофе, отыскала булку безвкусного серого хлеба – другого теперь в Париже не достать. Отломила кусочек (что бы сказала на это мадам Дюфур? «Как можно есть на ходу?»), медленно разжевала.
