– Доченька, ну как же… Что отцу-то сказать, боже, как теперь?
На лице бедной женщины отражались такая боль и участие, что Максиму стало дурно. Ноги его подкашивались, и только сознание того, что Соньке еще тяжелее, не позволяло расслабиться и опуститься на пол прямо под вешалками.
– Серафима Антоновна, – НикВас зыркнул глазами на Пушка, чтобы та взяла на себя мамашу, – нам ехать надо. Не волнуйтесь, ничего с вашей Сонечкой не случится. Она теперь у нас чемпионка. Немного еще придется подзадержаться. Титул-то ведь получила. Придется повременить с возвращением домой. А иначе к чему были все трудности?! Ну, давай, красавица, живее, иначе и к утру не соберемся. – Это уже к Соне.
Пушок подлетела, сумку сует в руки, одновременно запихивая туда свертки с туфлями, платьем, спортивным костюмом, которые Соня, сама не помня того, уже успела разложить по пакетам и плотно свернуть каждый в отдельности.
– Сейчас, сейчас. – Она заторопилась. – Мама, я скоро… не ложитесь.
– Ой, да какой уж тут сон. Там папке, наверное, уже телефон оборвали.
Цветковы переехали сюда много лет назад, но не теряли связей с многочисленными родственниками, разбросанными по всем республикам бывшего СССР. У Сониного отца было пятеро братьев и две сестры. Двое из них жили в Ташкенте, остальных раскидало от Иркутска до Киева.
Мать с отцом всю жизнь проработали на оборонном предприятии. Последнее время завод почти не действовал, и родители перебивались пенсией и редкими подачками, связанными с левыми заказами, принимаемыми иногда нынешними хозяевами того самого завода, вокруг которого более пятидесяти лет назад и вырос собственно город. Кормившего в былые времена всю область. Воспитавшего не одно поколение. Бывшего героем рассказов и анекдотов, как человек, покрывший себя несмываемой славой и теперь пожинающий плоды популярности. Но в несколько лет все развеялось как туман. Набирающие силу процессы растопили годами отстраиваемые связи между людьми, регионами и уровнями производственного управления. Завод превратился в ненужный придаток города, а люди теперь устраивались каждый как мог. Кто имел возможность украсть – украл, если дали украсть, потому что желающих поживиться за государственный счет было много. Кто не имел привычки брать чужое, того затоптали и выкинули на обочину еще быстрее. Отец Сони удержался благодаря давним знакомствам со старыми руководителями предприятия – учились вместе, иногда выпивали по праздникам. При новых хозяевах его по счастливой случайности обошли сокращения. А может, и нужен был специалист на всякий случай. Профессионалов своего дела практически не оставалось. Так он и затерялся в огромной махине. Сидел в своем отделе, сам с собою передвигал шахматы, слушал радио и курил. Мать же, Серафима Антоновна, напротив, не смирилась с застойным положением дел. Она, по жизни активная, все время куда-то бежала, что-то писала в верха, жалуясь на новую власть ей самой же. Тянула и дом, и огород, созванивалась с родственниками, посылала посылки какие-то, успевала подгонять отца. Вот и на конкурс пришла она одна, отец остался смотреть по телевизору.
Но даже она теперь растерянно смотрела, как дочь уводят в неизвестность. Нет, мыслей плохих не рождалось, но странно как-то было. Вот только дочка родилась, сказала первое «ма», сделала первые шаги, пошла в школу, окончила ее… Теперь стоит в короне, и уносит ее взрослая жизнь, и унесет, скорее всего, далеко от родительских крыльев. Хорошая выросла девочка, добрая, умница. С характером.
Сзади раздался истошный окрик, Серафима Андреевна вздрогнула, воспоминания оборвались, медленно по стене она осела на пол. В ушах еще стояло «Ну вы одежу-то собираетесь забирать?! Нам что тут до утра сидеть по вашей милости?!», но человеку в глубоком обмороке глубоко наплевать на оставленные где-то в гардеробе куртку или пальто. Пробегающий мимо НикВас двинулся было подхватить ее, но на полпути остановился и заорал на гардеробщицу. Та вышла из своего столбняка и уже через мгновение, охая и причитая, расстегивала на груди у Серафимы Андреевны кофту и хлестко шлепала по щекам.
У входа стояла вереница такси. Слышались отдельные фразы, похохатывание, и в вечернем остывающем воздухе расплывались над головами облачка пара. Ни в какой офис конечно же НикВас не собирался. А нужно было ему сопроводить членов жюри до ресторана «Белый лебедь», в котором планировался банкет для випов и жюри. Последней в машину затолкали зареванную Ушастика, и кавалькада тронулась, благо ехать от силы два квартала.
А в «Белом лебеде» готовились к приезду гостей. Не часто в их захолустье заглядывают высокие московские гости. Речь не о каких-то московских комиссиях и бизнес-партнерах, которые, естественно, посещали и завод, и ресторан. Но сегодня пожалуют представители шоу-бизнеса. Сам Леон Волков – красавчик-стилист, кто-то из директоров московских модельных агентств, его еще по телику показывали недавно, а еще другой – он, говорят, подстрелил там кого-то или даже убил, – тоже агентством владеет.
На банкете члены жюри, уже подогретые коньяком в антракте и во время подсчета баллов, шумно переговаривались и шутили. Распределение мест во время обсуждения прошло, на удивление, без особых споров. Слава богу, никто не вмешивался ни из отцов города, ни из заводских спонсоров. Это редко, но случается на конкурсах красоты, чтобы вы знали. Бывает такой год, что вроде никому нет интереса в победе какой-то определенной девочки, которая подчас даже и не знает, что ее судьбу уже определили, приставили к месту и спонсору и нарисовали дальнейший путь. Сегодня победу единодушно решили присудить Соне. Слишком уж она отличалась в лучшую сторону от соперниц. Нет, были сильные девочки и для модельного бизнеса, отметил Борец, и просто красавицы – за Ушастика, например, Женя из питерского «Модерна» голосовала. Но вот такой ясной, воистину светлой красоты в сочетании с чистотой взгляда и незамутненным сознанием, искренностью в ответах на вопросы не проявил, пожалуй, никто. Многие участницы, заготовив и заштамповав ответы на вопросы, просто сыпались на сцене, как провалившие экзамен студенты.
– Как вы поступите, если победите в конкурсе? – задает заранее известный вопрос один из членов жюри.
– Если я победю… побежду… – Зал смеется, а смущенная Босая на глазах покрывается стыдливым румянцем и отступает на шаг от края сцены.
Кроме Борца, Жени и уже упоминавшегося Леона Волкова в жюри вместе с местными спонсорами и теле– и радиоперсонами оказались также Лисов и Вобля, директор агентства «Арсенал моделз», высоченная, фигуристая, из бывших манекенщиц, прозванная так отнюдь не за высушенную фигуру (с ней-то как раз у Вобли все было в полном поряде), а за виртуозное владение нецензурным лексиконом, в котором фраза «Во бля!», несмотря на грубоватость, служи ла связующим звеном для множества тем и лингвистических конструкций. Лисов представлял одновременно Дом моды Шапика и недавно открытое им агентство «Белый попугай», которое занималось не чисто модельными делами, а скорее постановочными и организационными: набирали девочек, в основном без агентств (естественно, модели «Jet Stars» обходили стороной – с кулаками Борца встречаться никому не хотелось), брали коллекции у различных дизайнеров, а иногда и создавали специально – и прокатывали по клубам. Иногда Лисов и сам выходил в качестве манекенщика покуражиться на подиум или на сцену. Особенно любил он делать шоу в «Арлекино». Там и платили хорошо, и площадка была огромная – что хочешь, то и вороти, хоть «Березку» на сцену выгоняй. Шоу Лисов делал совместно с Принцем, и с самого начала они отказались от простого дефиле, пойдя по стопам Вячеслава Зайцева и Елены Пелевиной, и впервые назвали то, что происходило на подиуме во время показа одежды, театром моды. Коллекции выступали в роли действующих лиц шоу, переживали человеческие эмоции, манекенщики играли, как на сцене театра.
