– Он счастлив, ты же видела его. У нас все хорошо.
– Тогда почему же ты отвернулась от меня? Не хочешь лгать прямо в глаза?
Рита повернулась к ней. Глаза ее были сухи, хотя Тае показалось, что она плачет. Амфиарай в Москве. Рита в Москве. Неужели они…
– Я не лгу, у нас с Сережей действительно все хорошо. Мы отлично ладим друг с другом, и я по-своему его люблю…
Тая взглянула на руки подруги с оранжевыми кругами под ногтями и усмехнулась.
«…с помощью обычной жидкости для снятия лака он удалял со скульптур роспись и позолоту…»
Рита, поймав ее взгляд, спрятала руки за спину. Глядя на солнечные блики, рассыпанные по поверхности воды, на отражавшиеся в ней кроны деревьев, она вспоминала квартиру в Брюсовом переулке, куда пришла на следующий, после трагического происшествия в Марфине, день. Причем пришла одна, ничего не сказав Можарову, занятому оформлением визы в Италию и покупкой билетов в Рим.
Открыв двери своими ключами, она сначала не поняла, что имел в виду ее отец, упоминая эту квартиру, и, лишь тщательно осмотрев каждый ее метр, нашла то, ради чего приехал в Москву Белосвет: тщательно запакованные и переложенные соломой части египетских скульптур, те самые, которые Амфиарай привез из Египта и которые надо было очистить от лака и позолоты. Прежде чем показывать эти уникальные вещицы московским антикварам, Владимир Сергеевич собирался пригласить опытного эксперта для оценки их стоимости, но не успел. Отец Риты, который жил в этой квартире и охранял скульптуры, попутно работая над ними и аккуратно счищая с них с помощью специальной жидкости лак и золотую краску, за что получал минимум еды и водки (Рита нашла в холодильнике засохший кусок сыра и больше двадцати бутылок из-под самой дешевой водки), не сразу, видимо, понял, во что его втянули. А когда понял, решил предупредить об этом Риту, собственно, хозяйку квартиры, в которой хранились старинные статуи. Предполагая, вероятно, куда Владимир Сергеевич мог привезти Риту и, быть может, даже находясь в курсе его дел, связанных с браслетом, он приехал в Марфино за Ритой. Но, оказавшись в том самом саду, неподалеку от которого надругались над его дочерью, и не справившись со своими эмоциями, набросился на стоявшего на крыльце и звавшего Риту Владимира Сергеевича и начал его избивать. Тот попытался пустить в ход пистолет, неудачно выстрелил, даже не задев Виктора Панарина (пулю обнаружили в стене веранды), и последний, воспользовавшись ситуацией, ранил его в грудь. Однако решающий выстрел был все же за Владимиром Сергеевичем.
Рита положила скульптуры обратно в ящики, задвинула их под стол и задумалась. И в эту минуту услышала звон ключей и звуки отпираемых замков. Она знала уже, кто это мог быть, а потому совсем не удивилась, увидев входящего в квартиру Амфиарая.
Они проговорили тогда несколько часов, Рита даже опоздала в морг, где у нее была назначена встреча с Можаровым, взявшим на себя все хлопоты, связанные с похоронами ее отца.
Амфиарай звал ее с собой. Он плакал и говорил, что остался совсем один, что никто, кроме нее, не в состоянии восполнить его потерю, что ушел человек, которого он любил больше всего на свете. Рита слушала его и понимала, что теперь она будет связана с Амфиараем еще и этими скульптурами, и всем тем, что он привезет в следующие разы. Они говорили и об Ащепковой, и о Тае, и о Можарове, но все-таки больше всего о том, что им предстоит сделать, с кем встретиться, чтобы организовать экспертизу скульптур… Он успел-таки заразить ее своей «антикварной» болезнью. И тогда же Рита узнала, что Амфиарай находится в розыске, что ему нельзя оставаться в Москве, что у него есть друзья, которые помогут ему пересечь границу и перейти в Польшу, а оттуда дальше, в глубь Европы, в Цюрих…
Продолжать начатое еще ее отцом дело – счищать лак со скульптур – она начала сразу же по возвращении из Германии. Ни в Италии, ни в Германии Можаров не чувствовал, что делит Риту с другим мужчиной, и все желания, связанные с ее одиночными прогулками по Риму или Пизе, он воспринимал вполне спокойно, ничего не подозревая, поскольку был уверен в том, что Рита, как и любая женщина, не любит ходить по магазинам с мужчиной. Тень Амфиарая, маячившая у нее за спиной, была невидима ему, как невидимыми были для посторонних глаз их тайные свидания в маленьких гостиницах, ресторанах, ювелирных лавках, музеях… Можаров был счастлив, что Рита, находясь рядом с ним, весела, что с ее губ не сходит улыбка и что она производит впечатление довольной жизнью женщины…
Голос Таи вывел ее из задумчивости:
– Рита… Рита!
Рита вернулась на скамейку, села рядом с Таей и обняла ее за располневшую талию.
– Ты счастлива? – спросила Тая, гладя ее, как маленькую девочку, по голове.
– Да, я счастлива…
– Когда Сергей ждет вас домой?
– В шесть.
– У тебя есть еще три часа. Я скажу няне, когда она вернется, чтобы она покормила Оскара. А ты иди… Иди, я тебя прикрою…
– Тая, почему ты плачешь? Зачем? Ты боишься за меня?
– Иди, не трать время… – И Тая по-женски, отчаянно благословив, перекрестила ее. – Я – с тобой.
Рита вскочила, поцеловала ее, бросила уткам и лебедям остатки хлебных крошек, отряхнула руки и, улыбнувшись Тае, легко побежала по дорожке к выходу.
«Бедная ты моя девочка, и куда же тебя несет?» – доктор Оскар Арама присел на край скамейки и тяжело вздохнул.
Тая медленно повернула голову, затем дрожащей рукой хотела коснуться руки Оскара, но пальцы ее увязли в густом прозрачном воздухе. «Тая, как протекает беременность? Все нормально?»
«Нормально, – осипшим от страха голосом ответила Тая и почувствовала, как внутри ее перевернулся ребенок. – Оскар, а ты как? Откуда?»
Но его уже не было. На скамейке сидел, нахохлившись, голубь и доклевывал хлебный мякиш…
