– Кто это?
– Клайд Хэрроу работает на местном телевидении. Носит самые яркие сорочки и вечно выясняет отношения с бывшими женами.
– Никогда о нем не слыхала. Я не смотрю телевизор.
– Не притворяйтесь. Никогда не поверю, что вы сами додумались до того, что я наемный убийца.
– Прошу вас, не упрямьтесь. Прочтите письмо. Его написал адвокат моего отца.
Я пристально смотрел ей в лицо, раздумывая, стоит ли читать бумагу. Она разозлила меня не на шутку, и я был близок к тому, чтоб украсить синяком ее второй глаз. Ей удалось найти ко мне нужный ключик.
– Хорошо, прочту, но не скажу ни слова, пока не услышу правды от вас, – предупредил я.
Письмо было напечатано на механической машинке, а не на принтере. Я читал внимательно и потратил на это минут десять.
Вначале Мортон Деверо-Олмонд извинялся за то, что не смог приехать на тюремное свидание, а далее очень скрупулезно излагал подробности суда над Винсом Кингом. Создавалось впечатление, что Джеймс Макмэхон, представлявший защиту, вел дело некомпетентно, и сам собой напрашивался вывод: если защита допустила ошибки, то ответственность за них лежит на Макмэхоне, а не на Деверо-Олмонде. Поскольку Макмэхон занимал теперь пост министра внутренних дел и являлся одной из наиболее значительных фигур в правительстве, можно было усмотреть во всем этом некое политическое своекорыстие.
Я отложил письмо и скрестил руки на груди.
– Что скажете? – спросила Марти.
Я молчал.
– Да будет вам, поверьте мне, я на самом деле ничего дурного о вас не слышала, просто мне хотелось насолить вам за то, что вы так недружелюбны к папе. Помните тот день, когда вы проучили Чарли? Я сразу поняла, что вы человек, который идет до конца.
– Так же, как и ваш папа, – отозвался я.
– Ничего подобного. Папа никогда не применял силы.
– Даже когда был десантником?
– Не смешите меня – тысячи людей воюют.
– Но, если верить Деверо-Олмонду, – возразил я, помахав в воздухе письмом, – именно этот факт стал главным козырем обвинения.
– Очередная несправедливость в ряду множества других. Можно подумать, любой, кто участвовал в военных операциях, – хладнокровный убийца.
– Обе жертвы были убиты одинаково: пуля прошла точно между глаз. Работал профессионал, о чем свидетельствует вторая пуля, пущенная в висок. Спецназовцы называют это «контрольный выстрел».
– Мне надо было быть умнее, не стоило вам доверять. Вы как флюгер: куда ветер подует, туда и вы, – вскинулась Марти, выхватывая письмо из моих рук.
– Я говорю только то, что может сказать любой юрист. Лучше признайтесь мне, как вы заработали свой синяк?
Кончиками пальцев она осторожно дотронулась до скулы.
– Долго рассказывать. Я встретилась с вами не для того, чтоб жаловаться на личную жизнь.
– Вы уверены?
– Абсолютно! Скажите мне, что вы думаете об этом письме? У меня есть некоторые сомнения в интерпретации Деверо-Олмонда.
– Мне бы не хотелось говорить.
– Но должно же у вас быть свое мнение.
– Со стороны защиты было глупо вытаскивать на свет божий послужной список вашего отца. Это-то и позволило обвинению утверждать, что убийства совершены в манере, присущей военному профессионалу.
– О том и речь. Похоже, что защита отца делала все, чтоб его засудили, а не оправдали.
– О'кей, положим, Джеймс Макмэхон, вел дело плохо – по крайней мере, Деверо-Олмонд осмеливается на это намекать, уйдя на пенсию. К сожалению, это не основание для апелляции. Судья, который принимал решение…
– Ха! Судья!
– Послушайте, Марти, до 1996 года существовало лишь три основания для подачи апелляции, теперь осталось лишь одно, хотя более емкое, – сомнительность приговора. А никакой суд не признает приговор, вынесенный вашему отцу, сомнительным без новых фактов. А где нам взять эти факты, если он не желает даже обсуждать свое дело?
– Последнее я и без вас знаю. Сто раз уже проходила.
– Хвалю за честность. Деверо-Олмонд пишет, что ведение Макмэхоном перекрестного допроса полицейских показалось ему неубедительным.
– Отец вообще хотел отказаться от услуг Макмэхона, ведь он уговаривал папу признать вину.
– Сколько вам было тогда лет?
– Восемь, и с тех самых пор дня не прошло, чтоб я не думала об отце. Вам не понять, каково жить с этим. У нас была нормальная семья, мы ни в чем не нуждались, и вдруг – в одночасье оказались на помойке. Мать бросила меня, когда отца признали виновным, спихнула ребенка социальным службам и пулей унеслась обратно в свою Германию.
Бар, где мы сидели, не мог похвастаться квартетом цыганских скрипачей, игра шла на струнах моей души. И, как всегда, это сработало.
– Хорошо, – мягко сказал я, – со своей стороны Макмэхон мог бы сделать больше. Например, он мог бы подвергнуть сомнению показания полицейских. Тайный осведомитель предупредил полицию о предстоящем грабеже, а Фуллав прибыл на склад один, Джонс появился там гораздо позднее. Разве не странно? Макмэхону следовало тщательнее поработать с показаниями, но теперь-то мало кто из судейских признает некомпетентными действия человека, занимающего такой высокий пост.
– Вы правы. Поэтому отцу и отказали в апелляции с формулировкой «за недостаточностью оснований».
Я кивнул, не представляя, чем смогу ей помочь.
– Но вы-то сами ведь не можете не признать, что основания для сомнений есть? – взмолилась Марти. – Меня доканывает мысль, что папа умрет в этом жутком месте. Он всегда был такой активный. В детстве он всегда возил меня за город и мог пройти километры со мной на плечах.
– Может, удастся найти зацепку для апелляции, – сказал я. Мне не хотелось с ходу разочаровывать ее, я решил сделать это как можно мягче. – Сейчас суды более снисходительны, чем в прежние времена. Не возражаете, если я сниму копию у себя в офисе? Мне нужно еще поразмыслить. Вот так, сразу, трудно сказать что-то определенное. Покажу письмо другу юристу – может, что-то и выгорит, а может, и нет.
– Думаете, есть шанс?
– Странно, что никто не пожелал получше расспросить полицейских о том, как они нашли вашего отца. Преступники редко попадаются в такие ловушки.
– Преступники! – усмехнулась она, скривив губы.
– Марти, Винс сам признает себя профессиональным преступником. Ему уже в любом случае до конца не отмыться. Не надейтесь, что он сможет благоухать как распустившийся цветок. Вряд ли перед ним откроются двери клуба «Тарн».
– Значит, он не попадет в дурную компанию, – улыбнулась Марти. – Когда вы помогли мне выбраться из лужи в Тарне, я поняла, что вы хороший человек.
