– Но доказательства действительно есть. Деверо-Олмонд говорит о том, что Макмэхон почти не допросил Самима, судебного эксперта.
– Значит, Макмэхон посчитал, что у доктора Самима есть данные, о которых суду лучше не знать. Послушай, Дейвид, ты копаешься в деле, которому двадцать лет, и надеешься что-то откопать? Сколько бы она тебе ни платила, этого недостаточно.
Я, вероятно, невольно улыбнулся.
– Она не платит! – понял отец. – Тем более, забудь об этом, несчастный! Как говорится, задаром работать – воров плодить. Пусть делом Кинга занимается специальная криминальная комиссия – она для этого и создана.
– Он не станет туда обращаться.
– А тебя почему это беспокоит? Опять ретивое взыграло?
– Нет!
– Да! Нравится тебе, что ли, полицейских чернить?
– Вовсе нет.
– Что тогда? Хочешь сделать то, чего мне не удалось, – свести счеты с Миком Джонсом?
Я пожал плечами и поднялся. Честно говоря, я и сам точно не знал, зачем я взялся за дело Кинга. Может, мой старик и прав, но меня попросили о помощи, а я до сих пор не могу найти благовидного предлога для отказа.
Я поцеловал мать, извинился за короткий визит и уехал.
13
Задаром работать – воров плодить, сказал мой отец. Я рассуждал иначе: назвался груздем – полезай в кузов. Отъехав подальше от родительского дома, я вытащил конверт с письмом Мортона В.И. Деверо-Олмонда. Судя по адресу, он обитал неподалеку, и мне было удобно заехать к нему, все равно по дороге.
Рядом со входом в особняк из красного кирпича находился гараж на две машины. У гаража стоял новенький блестящий «даймлер» с откидным верхом. Из дома открывалась прекрасная панорама на ближайшие поля и холмы, а прямо к нему прилегал ухоженный сад. Чудное место, но не по мне: зимой этот престижный пригорок продувается насквозь. Хозяин, судя по всему, нашел общий язык с местным климатом: его сад с бархатным ковром зелени и разноцветными клумбами напоминал настоящий оазис.
Я позвонил в дверь. Крыльцо украшали две медные пушечки, которыми обычно дают старт морской регате. Интересно, думал я, рассматривая их, не противоречит ли это новому закону об огнестрельном оружии. Я бы не удивился, если бы в дверях появился индиец в чалме, но передо мной предстало недружелюбное блеклое лицо пожилой женщины.
– Могу я видеть господина Деверо-Олмонда, – попросил я, тщательно проговаривая каждый звук. – Дело касается одного из его бывших клиентов.
Она недовольно скривилась, будто я убеждал ее вступить в ряды «Свидетелей Иеговы», поэтому я быстро протянул ей свою визитную карточку. Выражение лица почтенной дамы не изменилось. Она не спеша поднесла карточку к глазам. Тем временем я отметил отсутствие обручального кольца на руке и довольно скромный наряд женщины, что сводило к нулю мое первое предположение о ней как о хозяйке этой дорогой виллы. Поверх полинявшего цветастого платья было надето нечто среднее между вязаным жакетом и пуловером.
– Вы из полиции? – строго спросила она. – Он этим больше не занимается.
Визитка сослужила плохую службу.
– Нет, речь идет о частном письме, которое господин Деверо-Олмонд недавно написал моей клиентке. Ее фамилия Кинг, но господину Деверо-Олмонду она известна скорее как миссис Марти Карлайл.
Вот это произвело некоторое впечатление. Она подняла брови и, наморщив лоб, вновь исследовала мою карточку. Все это время она не снимала другой ладони с дверной ручки, вероятно не желая упустить возможности захлопнуть дверь перед моим носом. Наконец она приняла решение.
– Сейчас посмотрю, дома ли он, – сказала она с неохотой. – Подождите.
– За дверью?
– Входите, – проворчала она, указав на стул в просторной прихожей.
С первого взгляда на прихожую можно было сказать, что здесь редко появляются гости: новая мебель сияла чистотой и пахла, как в магазине. Только одна странная деталь, картина «Святое Сердце Христово» в массивной темной раме прямо напротив двери, говорила о том, что здесь не мебельный салон, а частное владение. Обязательная принадлежность женского монастыря девятнадцатого века в этой прихожей она была так же неуместна, как исповедальная кабинка в казармах морской пехоты. На других стенах висели традиционные пейзажи Озерного края в светлых рамочках. Возможно, Деверо-Олмонд таким образом ставил в известность о своих религиозных убеждениях всякого входящего, ведь не станет же хозяин дома ни с того ни с сего выставлять прямо перед входом «Святое Сердце».
Дверь, за которой скрылась, предположительно, прислуга-экономка-жена-компаньонка, раскрылась, и в проеме показалось ее лицо. Она с пристрастием изучала меня водянисто-голубыми глазами, от которых не укрылись мое недоумение по поводу картины.
– Он занимается пересадкой, – провозгласила она.
– Понимаю.
– В парнике. Он встретится с вами там.
Она провела меня через кухню» украшенную библейскими картинками и жизнеутверждающими поговорками в веселеньких рамочках, и, распахнув дверь в сад, указала рукой на парник.
– Благодарю вас, – тихо сказал я.
Облик Мортона В.И. Деверо-Олмонда совершенно не соответствовал его длинному звучному имени. То есть роста он действительно был немалого, но аристократической стати лишен начисто, – так себе, орясина какая-то, и все. И на пенсию ему еще рановато. В одной руке он держал садовую лейку, в другой – лопатку и, похоже, раздумывал, чем воспользоваться в первую очередь. Я изобразил на лице самую приветливую улыбку и протянул ему ладонь. Мой жест озадачил его еще больше: чтобы ответить на мое приветствие, следовало переложить лейку в руку, сжимавшую лопатку. Потом он вдруг догадался опустить садовые инструменты на землю, вытер руки об обшлага рубашки и вяло пожал мою ладонь.
– Прошу извинить меня, мистер Кьюнан. Трудно оторваться от этих прекрасных малюток, – сказал он высоким неровным голосом, показывая на лоток с рассадой.
– Я приехал к вам по поручению Марти Кинг. Она попросила меня заняться судебным делом ее отца, чтобы найти возможность для его досрочного освобождения из заключения.
– Непростое поручение. Я бы даже сказал невыполнимое. Он упрямец, этот Кинг. У него была возможность подать просьбу о досрочном освобождении после того, как он отсидел одну треть положенного срока.
– Действительно, в этом-то и проблема. Человек настаивает на том, что невиновен и что суд был нечестный, и в то же время.
Деверо-Олмонд отпрянул назад, как от пощечины. Он надул щеки и медленно выдохнул.
– Нечестный суд? Такое утверждение звучит слишком резко даже из уст Кинга. В этой стране нечестных судов не бывает. Несоблюдение процедуры – вот что я имел в виду, когда писал письмо.
– Мне показалось, вы намекнули на то, что Джеймс Макмэхон должен был настоять на пересмотре дела, когда присяжная подслушала ваш разговор.
