Леви водрузил очки на место и воскликнул:
– Что такое? Я вас чем-то расстроил?
– Простите, здесь нет вашей вины. Я ухожу, чтоб не наговорить лишнего. И постараюсь вернуть Анжелину.
– Нет, – твердо сказал Леви. – Сядьте, мистер Кьюнан. Ко мне редко кто заглядывает, и я не хочу, чтоб человек ушел из моего дома в плохом настроении. Вас беспокоит нечто, связанное с моим старинным партнером по бизнесу Брэндоном Карлайлом и его семьей, и я желаю знать, в чем дело.
Решительность прибавила Леви росту и солидности. Он подтолкнул меня к широкому креслу, и я не успел опомниться, как сидел напротив него с очередной порцией виски в руках.
– Послушайте, я не могу рассказывать вам о секретах своих клиентов, – проговорил я. – Вам бы понравилось, возьмись я трезвонить о ваших проблемах с Анжелиной по всему Манчестеру?
– Если бы это помогло вернуть ее в мой дом, я бы не возражал.
Я молча отпил виски. Он разглядывал содержимое своего бокала.
– С Марти беды не оберешься, но мне она нравится, и я бы не хотел, чтоб на нее обрушились неприятности, – сказал он с расстановкой.
– Неприятности? – взорвался я. – Какого рода неприятности? Надеюсь, не такого сорта, что обрушились на Лу Олли?
– Так вы в этом деле замешаны? – спросил он с победоносной улыбкой на устах. – В газетах писали, что убийство произошло на той же улице, где находится ваше агентство.
– Чистой воды случайность.
Я вдруг понял, что оправдываюсь, а Леви перешел в наступление, вместо того чтоб объяснять мне, что связывает его с Карлайлами.
– Никогда не говорите букмекеру о случайности. Я всю жизнь существую по законам случая. И выжил благодаря счастливой случайности.
– Неужели?
– Представьте себе. Я оказался в последней группе еврейских детей, вывезенных из Берлина в 1939 году, перед самым началом войны. Моим родителям не повезло. Нас с сестрой приютила одна семья в Читэм-Хилл. Моя сестра – это и есть все мои родные. – Он показал рукой на самый большой в комнате портрет над камином. – Она была для меня всем, моя Лия. – Он снова стал вытирать платком увлажнившиеся глаза. – Но что вам до рассказов старого зануды?
– Значит, это ваша сестра?
– Конечно. И на всех картинах – жемчужное ожерелье, единственная фамильная вещь, которую нам удалось привезти из Германии. Лия продала его, чтоб оплатить мою учебу. И я пообещал, что обязательно верну ей жемчуг. Я сдержал слово и каждый раз, когда я дарил ей жемчужное ожерелье, мы заказывали новый портрет или делали фото.
– Тут у вас везде только она.
В ответ Леви хитровато улыбнулся:
– Вы умный молодой человек. Вы ведь хотели спросить, как чувствовала себя здесь Анжелина?
Я не собирался спрашивать его об этом, зато он собирался рассказать.
– Я всем обязан Лии. Она умерла около трех лет назад… рак печени. Мне стало без нее так одиноко. Весь этот дом – ее творенье. Она старше меня, она помнила дом нашего деда в Берлине и думала, что будет утешаться приятными воспоминания детства, если устроит здесь все так, как было там. Вы должны понять: я не могу ничего менять. Это значило бы предать Лию.
На сей раз я хотел было уточнить, как все-таки чувствовала себя филиппинская женушка в доме, наполненном призраками, но придержал язык. Леви допил виски, протянул стакан, чтоб я налил ему еще, и хитро прищурился:
– Так вам известно все о Лу Олли?
– Я ничего не знаю.
– Я говорил Брэндону, что у этого парня нет тормозов, но он ввел его в дело назло Чарли. Брэндон все жизнь пытается сделать из своих сыновей крутых парней. Спрашивается, зачем? Они такие, какие есть. Сколько раз я советовал ему оставить ребят в покое, но нет. Брэндон мнит себя библейским Авраамом, основателем колена. Ненасытный человек! С тем, что у него в штанах, он мог бы заселить своим потомством весь Чешир. Только жена бы его этого не перенесла, бедная женщина.
– Знаете, я лучше пойду, – перебил я его.
– Оставайтесь. Я же сказал, запишите на мой счет двойную сумму за сегодняшний день, – произнес он командным голосом и, взглянув на пустые стаканы, состроил кривую улыбку. – Вы уже и не пьете со мной.
Леви до краев наполнил мой бокал.
– Я был у Брэндона вместо гроссбуха. В его бизнесе не ведут учет на бумаге. Все цифры хранились в моей голове. Скажем, он говорил: «Сэм, возьми-ка это на заметку», – и протягивал мне клочок бумажки с записанными суммами, а я их запоминал. Моя память помогла мне стать богатым человеком. Зачем, спросим себя? Вам нравится мой дом?
– Конечно.
– Это моя тюрьма. Найдите Анжелину, и я расскажу вам больше про Брэндона Карлайла, чем кто-либо другой. Я знаю о Брэндоне даже больше, чем он сам о себе знает.
– Скажите, господин Леви, вы когда-нибудь слышали об адвокате по имени Мортон В.И. Деверо-Олмонд?
Не помню точно, почему вдруг я спросил о нем. Возможно, фотография Марти и Чарли напомнили мне о Мортоне.
Леви помотал головой:
– Он как-то связан с Винсом Кингом, да?
– Деверо-Олмонд. Подумайте, – сурово настаивал я.
– Есть отвратительные вещи, о которых лучше не знать. И думать о них нечего. Вот и моя бедная Лия всю жизнь промучилась, думая о наших родителях. Ненависть разъедает человека изнутри быстрее, чем рак, – заключил он, вздыхая.
– Конечно, – произнес я, удивляясь собственной горячности, – кто старое помянет… Лучше пусть злодеи продолжают творить зло, а мы о них и думать забудем. Так, что ли?
– Мистер Кьюнан, вы еще молоды, и я должен вас предупредить. Вам придется набраться мужества. И даже если вам достанет мужества, не думаю, что вам захочется платить цену, которую потребует Брэндон Карлайл за то, что вы лезете в его дела.
– Платить? Так значит, поиски Анжелины все-таки подлог? Вы хотели отослать меня на Филиппины, пока здесь в Манчестере будет что-то происходить?
– Какая подозрительность! Вы напоминаете мне Лию. Ничего здесь происходить не будет. Поверьте мне. Я бы первый знал. Брэндон оплакивает смерть Олли, как родная мама.
Леви прыснул со смеху, когда произносил последние слова. Мне это не понравилось.
– Вот я сказал «мама», а потом подумал, – неожиданно продолжил он, просунув большой палец за воротничок сорочки, – бывают ли у такого отродья, как Олли, матери или этих уродов выращивают в пробирках в каком-нибудь подземелье?
– Думаю, вы сами знаете ответ, – устало проговорил я.
Леви поглядел на меня очень странными глазами. Не знаю, чего в них было больше, печали или обреченности.
– Да-а, мистер Кьюнан, я вижу, что вам уже известно слишком много, но, видимо, еще недостаточно, – загадочно произнес он. – Найдите мою Анжелину.
