Он провел меня вниз по лестнице. В комнате, где Либерти играл на компьютере, затравленного вида женщина средних лет закладывала листы в машинку для уничтожения бумаг. На нас она не посмотрела.
– О том, что ты здесь, знает только старик Билли, который стоит у входа, а он не любит говорить лишнего. Такой уж у него характер! – Гордон засмеялся. – Он вышел на работу, потому что еще не понял, что работы-то у него, собственно, уже нет.
Пройдя по бесконечным коридорам, мы вышли на площадку к сияющему вертолету.
В кабине оказалось на удивление тепло, словно кто-то включал двигатель перед нашим приходом. Гордон посадил меня в пассажирское кресло и накрепко затянул пристяжной ремень.
– Ты знаешь, это единственное место, где я чувствую себя свободным, Обожаю летать. Иногда жалею, что не родился птицей. – Я удивленно посмотрел на него, и он снова захохотал. – Шучу, шучу. Но честно говоря, Кьюнан, большинство людей, с которыми я имею дело, слишком примитивные существа. Стоят на земле всеми четырьмя лапами и думают только о своей выгоде, Мне потому и было так интересно с тобой, что ты совершенно на них не похож.
Он упорно говорил обо мне в прошедшем времени.
– Риштон – кусок вонючего дерьма, – продолжал болтать Гордон, – Картинка на экране толщиной в десятую долю миллиметра. Жизнь для него – виртуальность, Да и все телевизионщики такие же электронные призраки. Ланс Тревоз без личного помощника шнурки себе на ботинках не завяжет. Единственный из них, кто на что-то способен – Тед Блейк, но этот слишком жадный. Ни один из них не прошел той школы, что прошел я. Тебе, с твоей проницательностью, не приходило на ум, что Риштон, возможно, пытался выкупить бумаги у своей жены, чтобы уничтожить их? Если бы она сорвала кредит, контора пошла бы с молотка, и его акции полетели бы на ветер. Не так уж много найдется желающих приобрести обанкротившуюся телекомпанию, третью по рейтингу и самую маленькую на Северо-Западе Англии, на шее у которой к тому же висит камень в виде огромной студии, верно? Первое, что я бы сделал – продал бы это чудо архитектуры и засадил бы их всех в клетушки на Солфорд-Киз. И получил бы на это мероприятие хорошую ссуду от правительства.
Разговаривая, Гордон энергично орудовал рычагами на панели управления, но все это он проделывал, играя. Двигатель не заводился. Я почувствовал, что покрываюсь испариной.
– Ну так вот, твой приятель Тед Блейк стоящий мужик. Но и подлец изрядный. Он не говорил тебе, что предлагал дирекции выкупить компанию? Предложил Лансу забрать фирму за гроши, хитрая задница!
– В самом деле? – Я был искренне удивлен. О подобных амбициях Теда я и не подозревал.
– Ну да. Он далеко пойдет, только не в случае с «Альгамброй». Сразу после этого ему дали понять, что его контракт подходит к концу.
– Когда это было?
– За пару недель до Рождества, – ответил Гордон, но я не успел ничего ответить: внезапно он дернул на себя один из рычагов, и вертолет взлетел так стремительно, что у меня заложило уши. – Старина «Белл» взлетает не хуже голодной блохи. Старт как у ракеты!
Гордон захохотал, как безумный. Впрочем, таким он, кажется, и был.
– Теперь мы проверим, есть все-таки у тебя что-нибудь в голове, Кьюнан, – добавил он, перекрикивая мотор.
Он схватил бронзовую копию груди Сандры Торкингтон и запустил ею в меня. Я успел отклониться, и левый сосок только оцарапал мне лоб. Бросал он не сильно, да и оружие было не самое удобное.
– Мы сделаем небольшую инсценировочку. Твое атлетическое тело найдут в целости и сохранности за пультом этого вертолета в Ирландском море, на глубине шестидесяти футов. Если кто-нибудь когда-нибудь просил о такой смерти – так это ты, сукин сын. И назови мне хоть одного человека, который о тебе заплачет!
Ответить ему я не мог, поскольку с трудом осознавал происходящее. Я выглянул в окно. Мы находились на высоте не меньше тысячи футов и летели на запад над устьем Мерси. Страх вызвал прилив адреналина, и меня охватила ярость. На протяжении всей этой истории я играл роль козла отпущения. В меня стреляли, меня избивали, сажали за решетку, приговаривали к смерти, а теперь этот жирный боров решил заставить меня сыграть роль его трупа! Терять мне было нечего.
Я попытался дотянуться до пружины, сдерживающей ремень безопасности. Гордон левой рукой вел вертолет, а правой колотил меня. Пистолет он смахнул на пол, где уже покоился тяжелый бюст Сандры Торкингтон. Наверху я видел звезды, внизу – цветные огни. На меня накатывали боль и дурнота, но гнев придавал сил. Я наклонился вперед и ударил его головой.
Он выпустил управление и, рыча как медведь, навалился на меня всем телом, чтобы прижать к креслу. Он надеялся, что я смирюсь. Руки у него были очень сильные, и сопротивляться я не мог. Я чувствовал, как из меня выдавливают воздух. Он чуть отодвинулся, чтобы навалиться с новой силой, и на мгновение его лицо поровнялось с моим. Я схватил его зубами за левую бровь и с силой дернул на себя. Он взвыл и отпрянул, оставив меня с полным ртом волос.
Изогнувшись, я сумел упереться ногами ему в живот и отпихнул его вместе с подвижным креслом к двери. В тот же момент я наконец освободил руки. Вертолет развернулся на сто восемьдесят градусов, и я понял, что мы с огромной скоростью приближаемся к земле. Нагнувшись, Гордон стал шарить по полу, чтобы поднять пистолет. От его пальцев до рукоятки оставалась пара сантиметров. Он сбросил мешавший ему ремень безопасности, наткнулся пальцами на правую грудь Сандры, но она была слишком тяжела. Чтобы отвлечь его внимание, я схватился за рычаг управления.
– Прекрати сейчас же! – закричал он. – Ты убьешь нас обоих! – Я дернул ручку на себя, и Гордон вылетел в раскрывшуюся дверь кабины, как пробка из бутылки. В руке он держал бронзовый бюст. Я видел, как он падает – сначала переворачиваясь, а потом головой вниз.
Освободившись от ремня, я наклонился к щитку, не имея ни малейшего понятия, что делать. Я снова продвинул рычаг вперед, и движение вперед возобновилось, хотя вертолет не переставал вращаться вокруг своей оси, как волчок. Без педального управления вращающий момент главного пропеллера уже не компенсировался хвостовым. Земля стремительно приближалась, но после полученных от Гордона тумаков я словно плавал в каком-то тумане. Мне было почти все равно.
Я поэкспериментировал с педалями и отвел рычаг в самое дальнее положение. Машина продолжала вращаться, как сикомор. Подо мной неестественно ярко зеленело поле. Несколько домиков, еле заметные узкие дорожки. Потом земля завертелась у меня перед глазами еще быстрее, чем на карусели. Я летел навстречу смерти, но почему-то оставался спокоен. Вероятно, я потерял сознание до удара о землю.
Очнувшись, я обнаружил, что смотрю на мрачное небо через разбитый верх кабины вертолета. Я сидел, с какой-то необычайной силой вдавленный в свое кресло, к которому по-прежнему был пристегнут ремнями, под углом сорок пять градусов к горизонтали. С трудом я отстегнул ремни, которыми Гордон хотел меня обездвижить. Я был весь в синяках, а левую руку почти не чувствовал. Дверь справа от меня был открыта. Я выполз в нее – и понял, что сделал это очень своевременно: вертолет медленно погружался в болото. Я стоял на зыбкой почве, на одном из остатков Чэтского болота, некогда покрывавшего весь юг Ланкашира. Оно-то и спасло мне жизнь. Двигаясь словно по батуту, я побрел прочь. Почва выдерживала мой вес, но шагать было трудно, а на мокрой траве оставались глубокие отпечатки. Вертолет уже почти совсем затонул.
