Она и скажет это. Разве не так? Ты собираешься ограбить приличного человека, но тебе не везет, все выходит не так, как ты рассчитывал. Конечно, ужасно, если ты погибнешь, но что делать, думала Селеста, поделом тебе, надо было знать, на что идешь.
Она поцеловала мужа в лоб.
— Милый, — шепнула она, — залезай-ка ты под душ. А я займусь одеждой.
— Да?
— Да.
— А что ты с ней хочешь сделать?
Она понятия не имела. Сжечь? Конечно, только где? Не в квартире же. Значит, во дворе. Но тут же явилась мысль, что могут увидеть, как она сжигает во дворе одежду в три часа ночи. Да хоть бы и днем.
— Я выстираю ее, — наконец решила она. — Выстираю хорошенько, положу в мусорный пакет, и мы ее закопаем.
— Закопаем?
— Ну, или свезем на помойку. Нет, погоди-ка… — Ее мысли неслись, опережая слова. — Припрячем этот мешок до утра вторника, когда вывозят мусор, понимаешь?
— Ну да…
Он повернул кран душа, он не сводил с нее глаз, он ждал, и потемневшая полоса на его груди опять навела ее на мысль о СПИДе или гепатите, да мало ли чем может чужая кровь заразить и убить человека?
— Я знаю, когда приезжают мусорщики. Ровно в семь пятнадцать каждую неделю, кроме первой недели июня. Когда студенты разъезжаются, они оставляют много мусора, и мусорщикам выгоднее опоздать, но…
— Селеста, милая, ну и как ты собираешься…
— Когда я услышу грузовик, я спущусь вниз и скажу, что забыла еще один пакет, и брошу его подальше в мусор. Ясно?
Она улыбнулась, хотя ей было не до смеха. Все еще стоя к ней лицом, он сунул под струю руку.
— Ладно. Только вот…
— Что?
— Это ничего, да?
— Конечно.
Гепатит А, В и С, думала она. Лихорадка Эбола. Тропическая малярия.
Глаза его опять стали большими-большими.
— Ведь я, возможно, человека убил, детка. Господи боже…
Ей хотелось подойти к нему, погладить. И хотелось бежать без оглядки. Хотелось обнять его за шею, сказать, что все будет хорошо. Но хотелось остаться одной и там, на свободе, все хорошенько обдумать.
Но она не уходила, а стояла как вкопанная.
— Я выстираю одежду.
— Ладно, — сказал он.
Она достала из-под раковины резиновые перчатки, в которых мыла туалет, надела их, проверила, нет ли дырок. Удостоверившись, что они целы, она вынула из раковины его рубашку, а с пола подняла его джинсы. Джинсы были темными от крови, и на белом кафеле от них осталось пятно.
— Как же ты джинсы так испачкал?
— Что?
— Столько крови…
Он поглядел на джинсы, свисавшие с ее руки. Перевел взгляд на пол.
— Я ведь наклонялся над ним. — Он пожал плечами. — Не знаю как. Наверное, забрызгал их… Как и футболку.
— Ну да.
Он встретился с ней взглядом.
— Да. Так вот.
— Так, значит, — сказала она.
— Да, так.
— Ну, я выстираю это в раковине на кухне.
— Ладно.
— Ладно, — сказала она, пятясь из ванной и оставляя его одного. Руку он протянул под струю воды и ждал, когда она станет горячее.
В кухне она кинула одежду в раковину, отвернула кран и стала смотреть, как вода смывает в сток кровь и прозрачные чешуйки кожи, и — о господи, это ведь похоже на мозг, да-да, она уверена. Странно, что из человека может вытечь столько крови. Говорят, крови в нас шесть литров, но Селесте всегда казалось — больше. В четвертом классе она бегала в парке с подружками и споткнулась. Пытаясь удержаться на ногах, она рассадила ладонь торчавшим в траве осколком бутылочного стекла. Она перерезала себе вену и артерию, и только благодаря ее молодости они лет через десять окончательно зажили, а чувствительность в четырех пальцах восстановилась, лишь когда ей было уже за двадцать. Но запомнилась ей, однако, главным образом кровь. Когда она подняла руку с травы, ее защипало и закололо, как бывает, когда ударишь локоть, а кровь из разрезанной ладони брызнула фонтаном так, что девочки завизжали. Дома кровь сразу же заполнила раковину, и мать вызвала «скорую». «Скорая» обмотала ее руку толстенными бинтами, но уже через минуту-другую они стали темно-красными. В больнице она лежала на белой кушетке в приемном покое, следя, как складки простыни постепенно наполняются ручейками крови. Когда складки переполнились, кровь потекла на пол, образовав вскоре лужицы, и долгие громкие крики матери наконец увенчались тем, что ординатор все-таки решил пустить Селесту без очереди. Столько крови из одной руки.
А теперь столько крови из одной головы из-за удара по щеке, из-за того, что Дейв бил кого-то головой о тротуар. В припадке страха, конечно. Селеста в этом уверена.
Не снимая перчаток, она сунула руку в воду и опять проверила, целы ли они. Нет, дырок не было. Не скупясь, налила жидкого мыла для мытья посуды, залив ею всю футболку, потом потерла футболку металлической мочалкой, выжала и опять, и опять, пока вода после выжимания вместо розовой не стала прозрачной. То же самое она проделала с джинсами, а Дейв тем временем вылез из душа и сидел за кухонным столом с полотенцем вокруг талии и, куря одну за другой длинные белые сигареты, оставшиеся в шкафу еще от матери, глядел на нее.
— Изгваздана как… — тихонько проговорил он.
Она кивнула.
— Вот ведь как бывает, — шепотом продолжал он, — выходишь из дома и не ждешь ничего дурного. Субботний вечер, погода хорошая, и вдруг — на тебе…
Он встал, подошел к ней и, облокотившись на плиту, стал глядеть, как она выжимает левую штанину.
— А почему ты не в стиральной машине стираешь?
Подняв на него глаза, она заметила, что рана в его боку после душа побелела и сморщилась. Она чуть не рассмеялась, но подавила смех и только сказала:
— Улика, милый.
— Улика?
— Ну, точно сказать не могу, но, по-моему, кровь и… что там еще смоются в стиральной машине не так хорошо, как в раковине.
Он присвистнул.
— Улика!
— Улика, — повторила она, разрешив себе улыбку, увлеченная таинственностью, опасностью происходящего, чем-то большим и важным.
— Черт возьми, детка, — проговорил он, — ты просто гений!
Она выжала джинсы, выключила воду и коротко поклонилась.
Четыре утра, а она бодра, как давно не бывало. Настроение праздничное, как в рождественское утро. Внутри все кипит, как от кофеина.
Всю жизнь ждешь чего-то подобного. Себе не признаешься, а ждешь. Причастности к драме, непохожей на драму неоплаченных счетов и мелких супружеских стычек. Нет. Вот она, настоящая жизнь. Даже более настоящая, чем в реальности. Сверхреальная. Ее муж, видимо, убил подонка. Но если подонок этот действительно мертв, полиция захочет выяснить, чьих рук это дело, и если след приведет их сюда, к Дейву, им потребуются улики.
