Вилли принес ей три тысячи долларов.
– Это тебе на машину в случае, если ты не захочешь меня больше видеть. Тебе же нужны деньги… Но если ты позволишь мне сегодня за тобой заехать, то это будет означать, что я тебе приятен и что ты хочешь встречаться со мной, а раз так, то я сам, прямо в эти выходные куплю тебе машину… Тебе необязательно ждать, когда тебе кто-то что-то пригонит… Я знаю человека, который торгует отличными иномарками… Женя, ну что ты на меня так смотришь? Думаешь, я не понимаю, что у тебя полно поклонников, что ты нарасхват…
Она и представить себе не могла, что он говорит это искренне. Да он и сам был изумлен своим поведением и тем обвалом чувств, что он испытывал. С этой женщиной (не сказать, чтобы очень красивой, но у нее была весьма оригинальная внешность: большой, но нисколько не портящий ее рот, огромные, слегка навыкате, глаза, худощавая, с длинными руками, пальцами) ему было удивительно легко, спокойно, хорошо, он почти любил ее и хотел видеть каждый день и каждую ночь… И если первое впечатление его ограничивалось лишь желанием провести с ней вечерок под джазовую музыку и коньячок, ну пусть даже интеллектуальную беседу и, в крайнем случае, подарить ей один-единственный романтически-вежливый поцелуй, то сегодня утром ему хотелось иметь эту женщину под рукой, как экзотическую и очень дорогую вещь, как теплую эбеновую африканскую статуэтку, которая радует глаз и поднимает настроение… Он, собственник по натуре, захотел иметь гарантии того, что Женя Оськина, начиная с этого дня, будет принадлежать только ему. Вилли, собиравшийся в ближайшие две недели выбрать себе тур в какую-нибудь южную волшебную страну, уже видел себя там, среди пальм, цветущих деревьев и розовых фламинго, только рядом с Женей. На ней будет оранжевый купальник, прозрачный черно-оранжевый платок, повязанный вокруг ее безупречно стройных бедер, и широкополая соломенная шляпа… Мужчины свернут себе шею, когда она будет проходить мимо них, неся ему (сидящему в шезлонге возле голубого бассейна) в тонкой изящной и уже успевшей загореть руке запотевший стакан с ледяной водкой…
Он ласково провел рукой по ее густым стриженым волосам, затем привстал, чтобы коснуться их губами, почувствовать их шелковистость и вдохнуть горьковатый запах ее духов…
– Вилли, не надо денег… как-то все нехорошо… – Она готова была уже рассказать ему о причине своего визита, потому что дальше лгать не могла, понимала, что из-за своего вранья она может потерять этого мужчину, как вдруг вспомнила, где она видела ту девушку на фотографии… – Вилли, я хотела спросить, кто та девушка с фотографии… в спальне…
И она отвернулась, чтобы на лице ее не отразилась растерянность. Ведь этой девушкой была Оля Воробьева!
– Девушка? А… Понял. Ты ведь спросила это из ревности, признайся? – спросил он с какой-то грустью в голосе.
– Ну… в общем, да…
– Можешь уже не ревновать. Она погибла. Несколько лет тому назад. Молодая красивая девушка, у меня с ней был роман, я даже хотел жениться на ней, но потом понял, что ее интересуют лишь мои деньги… Она встречалась со мной, я ей что-то дарил, привозил из-за границы, а иногда просто давал денег… Она была продавщицей в магазине, ей не составляло труда продавать мои подарки. Она накопила денег, потом попросила у меня еще пару тысяч и купила себе, дурочка, ни с кем не посоветовавшись (!), старый-престарый «Мерседес».
– И ты не смог ей этого простить?
– Дело не в этом… Этот «Мерседес» ее и убил. Она разбилась в нем. Не справилась с управлением, или тормоза отказали, я так и не понял… Да и о смерти девушки узнал, когда ее уже похоронили…
– У вас была любовь?
– Она меня не любила, говорю же…
– А ты?
– Я был влюблен… Так я приеду сегодня за тобой?
Она вздохнула с облегчением. Теперь она может считать свое задание выполненным, а Вилли совершенно необязательно знать истинную причину ее визита к нему… Подсвечники, деньги на машину… Нет, она постарается ему не лгать. Он слишком благороден для таких свинских отношений… А вдруг он влюбился? По-настоящему?
– Хорошо, приезжай… – Она повернулась к нему и с наслаждением поцеловала его в губы. – Вилли, мне пора…
Глава 18
Маркс, ноябрь 1997 г.
Эрик, по привычке приняв снотворное, уже спал, когда она, весь вечер просидевшая на кухне возле окна в ожидании сына, услышала звонок. Значит, Роман шел с другой стороны дома, раз она не увидела его в окно, интересно, где же он был?
В квартире пахло пирожками с капустой, которые она напекла, чтобы хватило на всех – и на большого любителя поесть Эрика, и на Романа, и на эту чудесную девушку Наташу… Да уж, с такой девушкой не стыдно появиться хоть в Австрии, хоть в Швейцарии – красотка, умница, немецкий знает, в искусстве разбирается, к ней, к его матери, уважительно относится и, слава богу, не беременная…
Но это пришел не Роман, а Наташа. Она была бледная, почти зеленая… И зубы стучали.
– Мы с Романом поссорились… – всхлипнула она. – Я никуда с ним не поеду.
– Наташа, что случилось? Ты проходи, не стой на пороге…
И Наташа рассказала, рыдая, размазывая по своим нежным щекам тушь, икая и содрогаясь всем телом, что Роману нужно было пойти на мельницу, чтобы передать деньги этим своим беременным дурам, иначе они не уйдут. Он ушел, а она осталась ждать его на улице. Ждала долго, пока окончательно не замерзла. И решила войти в дом, узнать, в чем дело. И не доходя до кухни, услышала разговор: говорил Роман с одной из своих наложниц.
– Думаю, это была та, которая возомнила себя его женой… Умоляла его остаться, ведь у них будет ребенок… И так уговаривала, так уговаривала, что он вдруг такое сказал, что у меня волосы на голове встали дыбом! Он сказал, что не любит меня и берет с собой за границу только из-за Эрика, потому что я ему понравилась, Эрику… А на самом деле Роман любит только ее и ждет этого ребенка… Он просил у нее прощения, даже плакал, представляете?!
Мать не верила своим ушам. Получалось, что Роман не имеет своего мнения и живет мыслями и чувствами других людей: матери, Эрика и теперь вот этой Вики…
– Он называл ее Викой? – спросила она.
– Да, это была Вика, – ответила Наташа, высмаркиваясь. – Он сказал, что вроде как мы с вами его околдовали, что он и не собирался ни в какую Австрию, что он столько денег и сил потратил на обустройство мельницы не для того, чтобы все бросить… Потом у него началась истерика, он сказал, что его все хотят обмануть, что у него своя жизнь, что он любит свою жену и будущего ребенка…
Мать приготовила для нее успокоительный отвар, напоила ее и уложила спать. Решила сама отправиться на мельницу, все разузнать и положить конец этому бардаку, этому проживанию на мельнице двух нахалок. Оделась потеплее, взяла ключи и отправилась к сыну…
Но на мельнице не было ни души. Все было чисто прибрано, в спальнях в шкафах она не нашла ни одной чужой, женской вещи. И только в кухне пахло едой. Она нашла на плите кастрюльку с остатками супа. В холодильнике вообще было пусто, если не считать коробки с молоком. Ни кусочка хлеба, ни чая, ни сахара… Как же они здесь жили, эти несчастные девушки? И впервые у нее зародилось чувство, похожее на сострадание к той, которая чуть не стала ее снохой… Вика. Стало быть, Роман ушел с ней. Ну не с двумя же? Куда? По всей видимости, туда, где она раньше жила. Куда же еще? Но как узнать адрес? Это ей могут сказать лишь в медицинском училище, где девочка учится…
