Хаунд и один из братьев Терри Джекобса шли впереди. Они как раз ступили на гравийную дорожку, когда до Айка дошло, чьи это мотоциклы. У него сразу обмякли ноги. Он окликнул Хаунда, но как только тот обернулся, байкеры двинулись вперед. Один из них был Моррис, троих других Айк не знал. Айк решил, что им нужен прежде всего самоанец, но ему тоже наверняка не поздоровится.
Байкеры поджидали их за стоящей поодаль кирпичной будкой уборной. Они вышли по двое с каждой стороны и быстро направлялись к серферам. В руках у них сверкали цепи и монтировки. Раздался характерный скрежет фибергласса об асфальт. Айк подумал, что это упала доска самоанца, но точно сказать было трудно. Он смотрел во все глаза, пытаясь видеть всю картину целиком и сообразить, как ему себя вести. Ноги плохо его слушались. Он отступил на несколько шагов, но не побежал. Снова его охватило то же самое чувство, что он испытал в воде, когда пытался продраться сквозь водную толщу, а над ним готовы были сомкнуться гигантские каменные челюсти старого пирса. Мгновение невозможно было понять, что происходит. Все смешалось в стремительной неразберихе: заляпанные машинным маслом джинсы, татуировки, кованые сапоги, выбивающие искры из асфальта, и сверкающее на монтировке солнце. А потом вдруг дерущиеся распались на две группы по обе стороны от Айка.
Эту охоту начали байкеры, и они устроили все так, чтобы сначала — двое на одного — разделаться с Хаундом и самоанцем, а уж потом дело бы дошло до Айка. По левую сторону сражался Борзой. Трудно было разобрать, что происходит, но он дрался как бешеный, его доска вертелась, словно пропеллер, и нападавшим было трудно к нему подступиться. Но вот одному байкеру удалось прижать доску к земле, а другой резким движением выбил ее из рук Хаунда. Тот пригнулся и дернулся влево, будто собираясь бежать. Поддавшись на уловку, один из байкеров тоже двинулся влево и вскинул руки, словно пытаясь преградить ему путь, но Хаунд и не думал бежать. Он распрямился, сделал полшага вперед и с разворота заехал байкеру в челюсть. Тот упал на одно колено, по подбородку побежал кровавый ручеек; на лице его застыло легкое удивление.
Самоанцу приходилось туго. Доска у него упала, в пылу схватки он наступил на нее и потерял равновесие. Моррис этим воспользовался. Самоанец с трудом балансировал, чтобы не упасть, и в этот момент Моррис ударил его в пах. Тот глотнул воздух, завалился набок, и тут же на него набросились оба нападавших. Один из них стянул ему голову велосипедной цепью, и две пары тяжелых байкерских сапог принялись пинать его под ребра.
На Айка никто не обращал внимания, но он, пятясь, заехал доской по припаркованному автомобилю. Оказалось, что со всех сторон на них смотрят люди: рыбаки, туристы, серферы. Айк вцепился в доску так, словно в ней было его спасение, и, неловко повернувшись, снова ударил по автомобилю. Кругом царили сумятица и страх, отовсюду сбегались люди, стаи голубей взлетали и вновь опускались, как листья на ветру. Где-то завыла сирена, засверкала полицейская мигалка. Хаунд, теперь уже в одиночку, отчаянно отбивался от троих наседавших на него байкеров. В какой-то момент один из нападавших отступил, а другой упал, и Хаунд мог попытаться бежать, но он остался стоять. Сейчас только он отделял Айка от монтировки Морриса.
Только потом Айк понял, что байкеры допустили промах, решившись напасть на них так близко от пирса, где всегда много народу. Наверное, они рассчитывали закончить дело быстро и не ожидали того отпора, какой дал им Борзой. Возможно, у них и вовсе не было никакого плана.
Вокруг вдруг замелькали черно-белые полицейские шлемы. Байкеры даже не пытались бежать; все закончилось так же быстро, как и началось. Вся схватка продолжалась не больше двух-трех минут. И вот уже Айк стоит позади Хаунда Адамса, а на распластанных на капотах полицейских машин байкеров надевают наручники.
Самоанец сумел подняться самостоятельно, но для него пришлось вызвать «скорую помощь». Айк и Хаунд остались одни.
— Вот идиот, — сказал Хаунд, — ну какой же идиот. Связаться с эдакой швалью.
Удивительно, но Айк понял, кого он имеет в виду, и еще более удивительно, что в голосе Хаунда он услышал нотку разочарования, будто тот говорил о своем родственнике, который пошел по дурной дорожке. Не отрывая глаз от моря, Хаунд потряс головой. Очарование раннего утра исчезло. На горизонте не было ни облачка, ярко светило солнце.
— Меня всегда поражал этот парень, — продолжал Хаунд, — он был чертовски, дьявольски талантлив, но сам не понимал, как это у него выходит. Какие он, стервец, резал нижние!
[4] Когда волны бывали очень большие, он задействовал оба борта, пригибался к наветренной стороне и через долю секунды уже шел на подветренной. Красивый получался разворот, четкий! Я потом видел подобное в кино и сказал ему об этом. Он тогда вообще не понял, о чем я. Он это просто делал, чутьем каким-то улавливал. Наверно, он и сам не подозревал, насколько талантлив. Но бросил все, старик, забил на это. А теперь вот якшается с такими, как Моррис.
Айк не был вполне уверен, говорит все это Хаунд ему или самому себе. Но впервые у него не было ощущения, что тот играет с ним, пытается поймать в ловушку. Он просто рассуждал вслух. И впервые Айк видел, что Хаунд по-настоящему искренен — и говорил он о Престоне.
Глава двадцать шестая
Вечерело. Айк сидел на ступеньках меблирашки, смотрел, как за выстроившимися вдоль шоссе домами спускается солнце, и ждал Мишель. Весь день он вспоминал утреннюю драку на пляже и даже подумать боялся, что бы с ним было, не дай Хаунд отпор байкерам и не появись вовремя полицейские.
Пришла Мишель. Айк прошел в ее комнату и подождал, пока она переоденется. Он рассказал ей о том, как дрался Хаунд.
— Может, ты был неправ насчет него, — сказала она.
— Не знаю. Но если б не он, сегодня мне была бы крышка, точно. Он вполне мог слинять и все. Был такой момент, что он мог сбежать, но не стал. Не драпанул. Уж это я точно знаю.
— Я же говорила, что ты ему нравишься.
— С чего бы?
— Вот и спроси его сам.
— Да я уж думал.
— И что?
— Успею еще, — Айк присел на матрас, — он зовет меня сегодня. Хочет обсудить, наверное, как я должен отработать эту новую доску.
— Возьми меня.
— Не знаю, может, лучше, если я пойду один.
Мишель натягивала джинсы. Он смотрел, как исчезает под ними белый треугольник кожи — след от купальных трусиков, — и внезапно ему захотелось никуда не ходить, а просто остаться с ней. И уж тем более у него не было ни малейшего желания брать ее с собой, чтобы на нее пялился Хаунд Адамс.
Она присела рядом.
— Да ладно тебе, — сказала она, — я хочу пойти.
