Другая правда о Трудальском убийстве такова: Мария Хансдоттер
[14] в ту среду убежала со двора. Может, она надеялась еще на одну встречу с Мадсом, потому что в такой прекрасный яркий день накануне лета солнечное тепло быстрее разгоняло кровь по жилам, да с такой силой, что она не решилась спуститься в поселок. Она стала искать его в горах, где, она думала, она скорее его найдет. К несчастью, добравшись до Трудалена и уже спускаясь к морю, она внезапно столкнулась с торговцем Уле Оттернэсом, который незадолго до этого расстался с Мадсом Андерсеном у Трудальсстранда. Они постояли, перекинулись парой слов, и она уже хотела было двинуться дальше. Однако торговец не уступил ей дорогу. Может, и ему в голову внезапно ударило летнее тепло, а может, дело в долгом воздержании — только он похотливо потянул к девушке свою пятерню. Он был силен и потащил ее в гору. Она сопротивлялась, звала на помощь, громко, как кричат гагары над своими гнездами на склонах скал. Но он не желал отступиться. Его грубые руки залезли ей под платье, и она застонала от тоски и боли. Тогда схватила она камень, лежавший рядом, и сильно ударила торговца по голове — один раз, два раза, три! Грубые руки, хватавшие ее тело, ослабли, и он стал заваливаться назад. В страхе и ярости она ударила еще раз, и Уле Ульсен Оттернэс растянулся перед ней мертвый.
И тогда охватила ее такая тоска, сильнее которой она никогда не испытывала. Поняла она, что отныне лежит на ней грех убийства и что, когда придет ее время, откроются врата ада и поглотят ее. Она была обречена на вечные муки, вечный огонь, и оттого тоска ее стала так сильна, что, казалось, сейчас она упадет замертво на скалу, на которой стояла, шатаясь. И была перед ней теперь одна дорога — вниз, к морю, где ждет верная смерть.
Но там встретился ей Мадс Андерсен. Он слушал гагачий крик и голос тот узнал. Тогда он взял ее на руки и крепко прижал к себе, пока ее рыдания то усиливались, то стихали, а потом пошел за ней к тому месту, где лежал Уле Ульсен, чтобы самому увидеть, правда ли, что он мертв.
Сама же она стояла неподалеку и смотрела, как Мадс склонился над бездыханным телом, а когда он снова подошел к ней, по одной только его походке поняла, что надежды больше нет.
Тогда он спас ее, взял на себя ее вину. Он сказал: «Я избавлю тебя от этого, Мария. Ступай домой. Я утоплю Уле Ульсона Оттернэса в глубине моря, и ты его больше никогда не увидишь!» Это был их последний разговор. Потом Мария увидит его, лишь когда пять дней спустя его приведут в селение мужики с соседнего хутора, а еще через день ленсман с помощником — в Фёрде.
— Он сознался в убийстве ради нее.
— Знакомая история? — Она взглянула мне в глаза.
— И что было потом?
— Конец истории всем известен. Для убедительности он взял у Уле Ульсена деньги и вещи, которые у него нашли. Сознался в убийстве и был наказан. А много лет спустя, в тысяча восемьсот восемьдесят первом году, его выпустили из тюрьмы Аркерсхюс. Но к тому времени Мария уже двадцать два года как умерла. Она скончалась в пятьдесят девятом, так и не выйдя замуж, и оставила после себя единственную дочь-безотцовщину, Кристину. У той тоже была дочь, которая родилась после того, как ее изнасиловали несколько человек в тысяча восемьсот шестьдесят третьем. Это была моя прабабушка Маргрете.
— А сама Мария так и не открыла того, что ей было известно о Трудальском убийстве?
— Нет. Она доверилась только этой книге. — И она легко дотронулась до открытой Библии. — А правда так и живет в нашем роду. Передается от женщины к женщине.
— А теперь и я знаю…
— Ты обещал!
— Да-да… Я никому не расскажу. Спустя столько лет о Мадсе Андерсене будут помнить ровно столько, сколько захочет… — Я протянул к ней руку. — Его единственный потомок.
— Но ты понял, Варг, зачем я тебе все это рассказала?
— Конечно. Никогда не полагайся только на слова, даже и на признания, — сделал я вывод. — Все может оказаться не так, как кажется.
— Значит, я достигла, чего хотела. — Она аккуратно закрыла книгу и положила ее на тумбочку. От ее тела пахло солнцем и скалами — так пахли матери в давние времена.
— Всё?…
Она легла рядом и повернула ко мне улыбающееся лицо.
— Я бы не отказалась повторить, — сказала она и привлекла меня к себе.
37
Следующий день был удручающе непохож на предыдущий. После лихорадочного завтрака Грете на всех парах завезла меня в отель и помчалась дальше, едва успевая на утреннее совещание.
В гостинице царило чемоданное настроение. На двенадцать была назначена пресс-конференция, и те репортеры, что еще не уехали из Фёрде, выглядели так, будто им уже было известно все, что там скажут, а следующим номером программы станет суд, о котором сегодня и будет объявлено.
Это впечатление подтвердил мой разговор с Хельге Хаугеном из «Фирды». Последнее слово оставалось за результатами экспертизы, но Хауген сказал, что его личный источник в офисе ленсмана не сомневается, что в течение дня Яну Эгилю Скарнесу будет предъявлено обвинение в двойном убийстве. После этого его заключат до суда под стражу, причем в первые четыре недели письма и посещения будут запрещены.
Я поблагодарил Хаугена и взглянул на часы. До начала пресс-конференции оставалось полтора часа.
У Марии Хансдоттер был Трудальский Мадс, а у Силье — Ян Эгиль. Это была последняя ниточка, и я решил за нее «подергать». В телефонном справочнике я нашел адрес офиса Ойгунн Бротет. Она делила с другими организациями третий этаж торгового центра на южном берегу реки, к востоку от Лангебруа.
Сдержанная секретарша объяснила, что этим утром у адвоката Бротет плотный график. Я собрал последние остатки очарования и добился краткой беседы с Ойгунн Бротет прямо в приемной.
— Чем могу помочь? — сухо спросила она.
— Я все думаю о Силье. Ведь она ключевая фигура во всем этом деле.
— Уже нет.
— Почему?
— Она отказалась от своих показаний. Силье сказала, что наговорила на себя, чтобы помочь Яну Эгилю.
— А что заставило ее изменить намерения?
Она посмотрела на часы:
— Через час должна состояться пресс-конференция, Веум. Там все будет изложено. Сходите туда.
— И что теперь с Силье?
— Она дома, на хуторе. Но… не пытайтесь с ней встретиться. Она ни с кем не разговаривает.
— Да я скорее хотел перекинуться парой слов с ее приемными родителями.
— О чем же, смею спросить?
— Вообще-то… меня интересует, кто является наследником убитых. Насколько я понимаю, фру Альмелид — ближайшая наследница Либакков.
