– Теперь, мистер Джексон, – безразлично произнес Гормэн, – вернемся к пудренице. На этот раз либо вы сами скажете мне правду, либо мне придется помочь вам.
– Ничего нового, братишка, – твердо ответил я. – Прекратите давить на меня: ничего нет.
– Блеф вашей легенды очевиден, – сказал мне Гормэн. – Ни один человек с вашей сообразительностью не оставил бы пудреницу в сейфе после того, как уже открыл его. Вы бы забрали ее с собой, надеясь пробить себе дорогу, или спрятали бы где-нибудь в комнате, под рукой, чтобы сразу же забрать ее, как только охранник будет ликвидирован. Вы бы ни за что не оставили ее в сейфе, мистер Джексон.
Конечно же он был прав, но доказать он не мог ничего, и я лишь усмехнулся в ответ.
– Тем не менее я предпочел не трогать ее, – сказал я. – Бомба не оставила мне времени на раздумья.
– Давайте посмотрим, не удастся ли мне убедить вас переменить вашу историю, – проговорил он и направился ко мне.
Я следил за его действиями. Теперь вы поймете, что я имел в виду, говоря, что с женщиной в голове вы сами подставляетесь под идиотские удары. Глядя теперь, как он идет ко мне, я твердил себе, каким же кретином надо было быть, чтобы вернуться сюда. Не составляло труда додуматься, что он мог повести себя таким образом. Но затем я вспомнил о Веде в ее белом платье и подумал, что, может быть, не такой уж я и идиот.
Он стоял уже прямо передо мной, с влажными камнями вместо глаз.
– Вы скажете мне, что вы сделали с пудреницей, или мне выдавить это из вас, мистер Джексон?
– Я тщательно осмотрел сейф. Вместе со всем остальным пудреница превратилась в кучку пыли, – ответил я. Я попытался уклониться от его рук, но веревки прочно держали меня.
Толстые пальцы обхватили мою шею и сжали ее.
– Вам лучше бы передумать, мистер Джексон, – прошептал он мне в самое ухо. – Где же пудреница?
Украдкой я посмотрел на Паркера, который так и стоял возле камина. Со злобной улыбкой он наблюдал за происходящим.
– Добавить мне нечего, – только и сказал я и приготовился к худшему. Я уже говорил, что таким пальцам не составит труда сделать так, чтобы из моих ушей хлынула кровь. Им это почти удалось. В тот момент, когда голова моя должна была лопнуть, он остановился. Я жадно хватал воздух, пытаясь разогнать мушек перед глазами.
– Так где пудреница, мистер Джексон?
Мне показалось, его голос звучал издалека, и это испугало меня.
Я ничего не отвечал, и он принялся за дело снова. На этот раз было еще хуже. Я чувствовал, как под таким давлением хрустит моя челюсть. Наверное, после этого я снова отключился. Все вокруг потемнело, и нечем было дышать, словно я утонул и лежал теперь на дне.
Снова брызги воды полетели мне в лицо. Я задыхался, но всплывал. Гормэн все еще был здесь. Он-то тоже с трудом переводил дыхание.
– Вы заблуждаетесь, мистер Джексон, – сказал он. – Очень, очень заблуждаетесь. Скажите мне, где пудреница, и я отдам вам причитающиеся деньги и отпущу вас. Я пытаюсь играть с вами честно. Где пудреница?
Я послал его, пытаясь вывернуться из-под его рук, и все началось с начала. После нескольких минут мучения, переливов боли и невыносимого чувства медленно приближающейся смерти я отрубился снова.
Когда я открыл глаза, часы показывали двенадцать десять. В комнате царила тишина и спокойствие. От торшера в конце комнаты струился мягкий свет. Не поворачивая головы, одними глазами я огляделся. Паркер с сигарой сидел под торшером и читал. Гормэна не было. На столе у локтя Паркера лежала кожаная дубинка со шнурком для запястья.
Я не шевелился, чтобы не дать ему заметить моего воскрешения. Меня не оставляло ощущение, что стоит ему заметить, что я очнулся, и он примется за меня. Шея болела так, словно на нее упал целый Эмпайр-Стейт-Билдинг, а из носа капала кровь. Я чувствовал себя живым не более, чем десятидневный труп.
Услышав скрип открывающейся двери, я прикинулся мертвым, прикрыв глаза и не двигаясь, словно манекен в какой-нибудь витрине. И вдруг я почувствовал ее духи: она остановилась посмотреть на меня. Потом я услышал, как она подошла к Паркеру.
– Тебе лучше не появляться здесь, – резко проговорил он. – Что тебе нужно? Ты должна быть в постели.
– Он сказал что-нибудь? – спросила она.
– Еще нет, но скажет.
Его слова прозвучали слишком уверенно – слишком, слишком уверенно.
– Он в сознании?
– Я не знаю, и меня это не интересует. Ложись спать.
Она вернулась и стала прямо передо мной. Она сменила свое белое платье и снова была в желтых брюках. Я пошире раскрыл глаза. Она была бледна, а глаза воспаленно блестели. На мгновение наши глаза встретились, и она быстро отвернулась.
– Он все еще без сознания, – сказала она Паркеру. – Совсем плох.
Я почувствовал, как мурашки побежали у меня по спине.
– Не так плох, как будет, когда Гормэн вернется. Уходи. Тебе не нужно быть здесь.
– А где Корнелиус?
– Он поехал к дому Бретта посмотреть, не найдет ли там что-нибудь.
– Но что же он может найти? Там ведь уже полиция, не так?
– Откуда я знаю? – крикнул он на нее. – Ложись спать, я не хочу, чтобы ты была здесь, с ним.
– Ты не сердишься на меня, Доминик?
Я медленно подвинул свою голову так, чтобы мог видеть их. Она стояла за ним, теребя дубинку и внимательно глядя на Паркера.
– Нет, не сержусь, – сказал он. – Но иди и ложись спать. Тебе нечего здесь делать.
– Думаешь, он спрятал ее?
Паркер сжал кулаки.
– Я не знаю. В этом вся проблема. Он может хитрить. Она может быть уничтожена. Все то же: все эти планы, и теперь мы не знаем ничего. – И он в злобе ударил по подлокотнику своего кресла. – Корнелиус – полный кретин, что поверил этому дешевому, скользкому клоуну.
– Да. – Она лениво рассматривала дубинку, поворачивая ее на столе. – Но он же не сможет подойти к дому, не так? Не понимаю, зачем он пошел туда.
– Он ничего не может. Я говорил ему, он не слушал. Он не успокоится, пока сам все не узнает. А если не найдет ничего, то убьет Джексона. Меня не интересует, что он делает. Меня вообще уже ничего не интересует.
Она показала ему под ноги:
– Это твое?
Чистая работа: тихо и невзначай; обыкновенный, будничный вопрос. Паркер купился; я и сам едва не купился на это. Его затылок превратился в идеальную цель. Он просто растянулся на полу. Даже не издал ни звука.
Она отступила назад, выронив дубинку и закрыв рукой рот.
– А мне понравилось, – сказал я.
Она резко обернулась ко мне:
– Что теперь? – Она все смотрела на меня. – Больше мне ничего не оставалось, не так? – ответила она. Ее слова выпрыгивали изо рта сами собой. – Я не могла дать им дальше пытать тебя.
