Хуберт ответил немедленно, словно только и ждал от нее сигнала. Ответил со всей любезностью, но и с нарочитым спокойствием. Да, он не предложил ей выступить моделью, хотя должен признаться, что такая мысль его посещала. Правда, он принял решение не продолжать свой цикл ню и заняться чем-нибудь другим, однако было бы небезынтересно совершить последнюю попытку. «Но совсем по-иному, – писал он, – ведь мы с тобой отчасти знакомы, и фотографировать тебя я бы не стал, я бы писал тебя с натуры. Как ты на это смотришь?»
«А что будет с картиной?» – написала Джиллиан в мейле без обращения и без приветствия.
«Тебе подарю», – ответил Хуберт.
«Вряд ли я смогу принести домой собственное изображение в жанре ню», – написала Джиллиан.
«А я и не думал про жанр ню», – был ответ.
* * *
В порядке исключения передачу записали в понедельник, поэтому во вторник Джиллиан могла остаться дома. Проснулась утром – Маттиас стоит у окна с чашкой кофе в руке.
– Туман на улице, – сказал он. – Как я тебе завидую…
Не успел Маттиас выйти, как она вскочила, побежала в душ и одеваться. Все старалась представить себе картину, которую напишет Хуберт. В последнем мейле он попросил ее надеть платье. Долго стояла она в раздумье перед гардеробом. Наконец выбрала классическое закрытое платье из шифона, Маттиасу оно очень нравилось. Надела жемчужные бусы и скромные жемчужные сережки, его подарок на помолвку. Вообще-то она не любила украшения, считала, что они ее старят, но вот для картины маслом, конечно, подойдут.
Сейчас, при свете дня и в тумане, тот район, где находилась мастерская Хуберта, выглядел уж совсем безотрадно. Напротив бывшей прядильной фабрики – уродливое административное здание восьмидесятых годов, фасад облицован металлом, выкрашенным в цвет бордо. Движение на улице весьма оживленное. У входа в здание, где мастерская, стояли молодой человек и совсем юная девушка, курили. С интересом разглядывали Джиллиан. Молодой человек стоял прямо у двери и посторонился только тогда, когда Джиллиан, подойдя к нему вплотную, остановилась.
– Ищешь кого? – спросила девушка.
– У меня назначена встреча, – ответила Джиллиан, хотя такая формулировка не очень-то вязалась с этим местом.
Длинный коридор скудно освещали лампы на потолке. Джиллиан добралась до конца коридора, постучала в дверь и вошла, не ожидая ответа. С тех пор как она побывала тут в прошлый раз, Хуберт навел в мастерской порядок. Мольберт с закрепленным на нем большим листом фанеры стоял теперь у дивана.
– Нашла дорогу, не заблудилась? – спросил он мимоходом, помогая Джиллиан снять пальто и внимательно ее рассматривая. – Платье без складок здорово облегчило бы мне работу. До которого часа ты свободна?
– До обеда, – ответила Джиллиан.
Он попросил ее сесть на диване так, как ей удобно. Но не успела она устроиться поудобнее, как он попросил ее не прислоняться к спинке. Подошел, легонько положил ей руку на плечо, чтобы она всем телом наклонилась чуть вперед.
– Вот так, хорошо?
Она кивнула, и тогда он клейкой лентой красного цвета отметил на полу расположение ее ног. Затем он молча обошел все помещение, разглядывая Джиллиан с разных точек обзора. Взял фотоаппарат, заправил пленку и, сделав несколько снимков, пояснил:
– Это просто для надежности.
Наконец, чуть отодвинув от дивана мольберт, он пометил клейкой лентой и его расположение на полу, а к фанере прикрепил металлическими скрепками лист оберточной бумаги. Очень скоро Джиллиан почувствовала, до чего ей неудобно сидеть, не двигаясь, в таком положении.
– Можно я сниму туфли?
Хуберт кивнул, и Джиллиан тут же скинула свои лодочки. Правда, вскоре ноги стали мерзнуть, и ей пришлось снова обуться.
– Ты можешь сидеть спокойно? – нарушил тишину Хуберт. – И убери, пожалуйста, вот эту улыбочку!
Но стоило измениться выражению ее лица, как он опять начал возмущаться:
– Это тебе не фотосессия! Ты что, не можешь сделать нормальное лицо? Представь, что ты тут совершенно одна.
Джиллиан удивилась: неужели он уже работает над лицом?
– Да нет, это все – твоя поза, – стал он объяснять, – я тебя не вижу, когда ты притворяешься.
Джиллиан часто фотографировалась, но только в ролях, которые играла – раньше в театре, потом на публике. Перед камерой она всегда рисовалась, принимала эффектные позы, как это принято в глянцевых журналах. Лучшими нередко оказывались те фотографии, на которых она с трудом узнавала саму себя. Но сейчас ей не разрешалось даже пошевелиться, и она не могла себе представить, какой Хуберт ее видит.
– Голова у тебя огромная, – безразлично произнес он.
Он отцепил от доски и бросил начатый эскиз, тот спланировал на пол. Закрепил на мольберте новый лист оберточной бумаги. Перерыв они сделали через час.
– Можно мне посмотреть? – спросила Джиллиан.
– Конечно смотри, – ответил он, откручивая крышку старой кофеварки. – Хочешь кофе?
В наброске, сделанном на бумаге углем, угадывались очертания комнаты, мебели. Фигура Джиллиан, тоже лишь намеченная, смотрелась удивительно живо. Но ей все равно не понравилось. Не понравилось. Ведь она надеялась увидеть себя такой, какой доселе не знала.
– Вот интересно, что тебе удастся во мне разглядеть… – обратилась она к Хуберту.
Тот налил в кофеварку воды, поставил ее на плитку.
– Да ничего такого особенного я не вижу. Если удастся схватить внешность – уже хорошо.
Джиллиан, присев на корточки, перебирала валявшиеся на полу наброски. Хуберт направился было к ней с двумя полными кофейными чашечками в руках, но на полпути остановился:
– Прошу тебя, не двигайся.
Он поставил чашки на пол, взял с полки большой блокнот и быстрыми штрихами стал наносить рисунок на бумагу. Когда Джиллиан наконец дождалась своего кофе, тот уже совершенно остыл.
– Может, лучше тебе встать?
Выпив кофе одним глотком, он отнес чашки в раковину, затем прикрепил к фанере новый лист бумаги.
Тем утром они испробовали самые разные позы. Джиллиан садилась на стул, стояла, опираясь на спинку, стояла позади стула, смотрела на Хуберта, смотрела в окно, поворачивалась к нему то боком, то спиной. Иногда он ее лишь рассматривал – не рисовал. Иногда, взяв камеру, он делал несколько снимков. Позирование утомило Джиллиан, но ей нравились сама атмосфера сосредоточенности и то внимание, с каким Хуберт ее разглядывал, и легкие прикосновения его рук, когда он помогал ей найти новую позицию. Около полудня Джиллиан напомнила, что ей пора. К этому часу на полу возле мольберта скопилась целая стопка эскизов.
– Завтра в то же время? – предложил Хуберт. – Только оденься, пожалуйста, по-другому.
* * *
