Он сложил фотографии в две стопки: портреты ню, портреты с изуродованным лицом.
– Хочешь, чтобы я сделал выставку с ними?
– Не знаю. Это ведь ты – художник, – был ее ответ.
Она курила одну сигарету за другой, в низком помещении плавали клубы дыма. Хуберт хотел открыть окно, но, поднявшись, едва удержался на ногах и схватился за стул, на котором сидела Джил. Она тоже встала, так резко, что стул опрокинулся. Они крепко схватились друг за друга.
– Пошли, – сказала Джил.
Хуберт заглянул ей в глаза, но встретил остекленевший взгляд. В спальне было прохладно, пахло деревом и застоявшимся табаком.
* * *
Хуберт проснулся. Голова кружилась, но хотя бы не болела. Он был полностью одет. Рядом лежала Джил и вроде бы спала. Коротенькая ночная рубашка из шелка чуть съехала наверх. Хуберт ласково гладил ее, чувствуя, как она пробуждается, хотя и лежит неподвижно.
Чуть погодя она повернулась, взглянула на Хуберта:
– Который час?
Не отвечая, он положил руку ей на живот, опять стал ее поглаживать. Джил улыбалась, но когда рука скользнула ниже, крепко ее схватила:
– Нарисуй меня! Хуберт застонал.
– Внизу на моем письменном столе лежит блокнот, карандаши тоже есть.
Он снова застонал, но поднялся и пошел на первый этаж. А когда вернулся, она уже разделась. Лежала ничком, голова на сложенных руках.
Хуберт, разместившись на стуле рядом, стал ее рисовать. Только закончил один рисунок, как Джил сменила позу, и он, перевернув страницу в блокноте, принялся за новый. Она ложилась на бок, всем корпусом опираясь на локоть, она опускалась на колени, сцепив руки за спиной, она вставала у окна, скрестив руки на груди, она усаживалась в кресло, широко расставив ноги и уложив руки на коленях.
Он уже сделал десятка два набросков, как тут Джил подошла к нему, уперла руки в боки:
– А ну показывай, что получилось!
– Стой, не двигайся! – скомандовал он и, пересев со стула на кровать, принялся рисовать снова.
– Повернись!
Сделал еще один-два наброска, тут Джил заявила, что страшно голодна и немедленно требует кофе и сигарету. Завтракали в саду, на солнышке.
– А здорово получилось, – подвела итог Джил.
Но Хуберт покачал головой:
– Куда там. Просто разминка для пальцев.
Джил перелистала блокнот, который лежал на столе между ними:
– А мне эти рисунки нравятся!
– Что ж, я могу и еще несколько сделать, но это ничего не изменит, – упорствовал Хуберт.
– По-моему, тогда мне хотелось в твоих рисунках узнать нечто новое о самой себе, – сообщила Джил. – Но потом я поняла, что ты попросту меня не чувствуешь. Вот я и решила раздеться. Глупо, даже абсурдно думать, что человек есть нечто завершенное, как будто он стул или стол. В общем, однажды мне пришлось примириться с тем, что меня попросту не существует… – Джил вновь перелистала блокнот с рисунками. – Кстати, насчет уроков рисования я всерьез. Только без обнаженной натуры, пожалуйста. Если уж ты здесь, в горах. А так – и деньги платят, и вдохновение, может, тебя тут и посетит.
Хуберт нажимал одну за другой кнопки своего мобильника.
– И тут тоже нет сети, – вздохнул он.
* * *
Все последующие дни он на машине катался по окрестностям, хотя и чувствовал себя усталым, нездоровым. Фотографировал пейзажи, хотя знал заранее, что не сможет использовать эти снимки. Погода стояла прекрасная, теплая. Порой он, остановив машину, шел куда-нибудь вверх по горному склону, но всегда вскоре возвращался. Случалось, сталкивались с Арно, и тот молча глядел на него с упреком. Как-то раз Хуберт все-таки поинтересовался, когда прибудут остальные художники. Арно, пожав плечами, ответил, что дело затягивается и ничего точного он сообщить пока не может.
В четверг Хуберт на поезде съездил вниз, в город, и провел там выходные, но не связался ни с Ниной, ни с Астрид, и выставку дипломных работ тоже не посетил. Несколько раз ему пытался дозвониться Арно, но Хуберт сбрасывал звонок. Вместо этого он сам позвонил Джил и договорился с ней поужинать вместе в воскресенье.
На этот раз они пошли в ресторан, в деревню. Уже в машине Джил стала допытываться, где он пропадал, ведь Арно разыскивал его просто в отчаянии.
– Завтра после обеда у нас заседание комиссии, мы составляем программу. По-моему, он уже не рассчитывает всерьез на то, что ты сумеешь подготовить выставку. Осталось меньше двух недель! Арно уже думает, кем бы тебя заменить.
Хуберт не стал отвечать. После ужина Джил повезла его на машине к себе домой, будто это само собой разумеется. Распили бутылку вина, поговорили о минувших шести годах. В полночь Джил спросила, останется ли он ночевать. И снова они легли спать в одну постель.
Наутро, когда Хуберт проснулся, Джил, как оказалось, уже встала, и в спальне пахло кофе. За завтраком она сказала, что ей-то пора выезжать, но ему торопиться некуда, может остаться. Одно только: сегодня же утром надо позвонить Арно.
Хуберту не было охоты возвращаться в культурный центр и выслушивать упреки, поэтому он, приняв душ, отправился на прогулку по той дороге, по которой они ехали вверх. Некоторое время дорога и дальше вела в гору, тянулась через поля, усеянные крупными валунами, а потом резко ушла вниз, и он оказался в залитой светом роще. Влажный и прохладный воздух, запах смолы и легкого дымка. Солнечные лучи, проникая сквозь редкие деревья, рисовали на земле подвижные узоры. Хуберт, усевшись на ствол поваленного дерева у дорожной обочины, прислушивался к пению птиц. Снизу, издалека, доносился шум речного потока, это Инн. Вспомнились ему походы в детстве, с родителями, каникулы в горах, бесконечная долгота дней, когда они устраивали запруды на горных ручьях, в лесу играли в прятки, разжигали костры да жарили колбаски. Вдруг послышалось многократное пиканье, Хуберт взглянул на дисплей мобильника: пять коротких сообщений подряд. Три от Арно – сегодня заседание комиссии, объявиться следует немедленно. Четвертое от Астрид с вопросом: как дела? Она собирается приехать на вернисаж. И еще от Нины какая-то незначительная чепуха. Хуберт удалил все сообщения и спрятал мобильный телефон.
Он вернулся в дом Джил, вымыл оставшуюся после завтрака посуду, нарвал в саду полевых цветов. Вазы не нашлось, и он поставил букетик в высокий пивной стакан. А потом снова осмотрелся в доме. Книги на полке принадлежали, очевидно, родителям Джил. Повсюду стопками лежали иллюстрированные и модные журналы, в гостиной возле дивана стояла стереосистема, рядом полочка с двумя десятками дисков. Хуберт присел к письменному столу Джил, открыл ящик. Нашел в глубине ящика старые календари, пролистал. Записи относились главным образом к ее работе, еще график массажа и педикюра, еще просто какие-то имена без указания времени или комментария. Женские имена в основном, причем они повторялись через относительно равные промежутки времени.
