– На той неделе мы все это вывесим в холле, – подвела итог Джиллиан. – Вот будет реклама твоему курсу.
Хуберт все больше времени проводил на территории клубного отеля. Джил наблюдала из окна, как он болтает с отдыхающими, как вместе с группой молодежи направляется к футбольному полю. Вечерами он обычно заходил за нею в рабочий кабинет.
– Может, возьмешь машину? – как-то предложила она. – У меня сегодня спектакль.
Все та же постановка, какую Хуберт однажды видел на этой сцене. Хуберт сказал, что хочет остаться на спектакль: а вдруг да обнаружатся в этой пьесе скрытые достоинства? Они поужинали вместе на террасе, потом он проводил ее в крошечную костюмерную, устроенную рядом с театральным залом. Костюмы висели в кладовке, прилегающем помещении без окон, забитом кулисами, вешалками и прочим реквизитом, необходимым для разных постановок. В костюмерной царила суета, но никого, кажется, не смутило присутствие Хуберта. Джил любила атмосферу перед представлением, когда все исполнители взволнованы, все желают друг другу удачи и символически плюют через левое плечо.
Весь спектакль Хуберт просмотрел, стоя за кулисами. Джил перед каждым выходом оказывалась к нему так близко, что чувствовала тепло его тела. Он пытался ей что-то шепнуть, но она всякий раз прикладывала палец к губам. Публика хохотала вовсю, и вот Джил опять надо на сцену, и опять ей на платье летит все содержимое ночного горшка. На финальные аплодисменты актеры заодно вытащили на сцену и Хуберта, хотя он не имел никакого отношения к постановке, и он, смеясь, кланялся вместе со всеми.
Почти все они, не сменив костюмов, отправились в бар, чтобы отпраздновать спектакль вместе со зрителями. Джил и Хуберт последними оказались в гардеробе. Джил повесила сушиться свой крестьянский наряд, в нижнем белье старомодного образца уселась перед одним из двух имеющихся зеркал, и лицо ее сияло. Хуберт скрылся в кладовке, пока Джил смывала грим. И вдруг! И вдруг она увидела его в зеркале позади себя. На нем кожаные штаны и клетчатая рубаха – почти тот самый костюм, что у слуги, которого по пьесе Джил выбрала себе в мужья.
– Шикарно выглядишь! – рассмеялась Джил. – Тебе нужно почаще надевать кожаные штаны.
Хуберт шагнул к ней, заключил ее в объятия, поцеловал в губы.
– Фу, Тони, – с наигранным возмущением Джил ответила цитатой из своей роли, – после дойки ты хотя бы руки вымой!
Ответ Тони беспроигрышно вызывал у публики смех на каждом представлении, но Хуберт вместо этого вновь поцеловал Джил, причем еще крепче. И обнимал ее так крепко, что ей чуть больно не стало. Она ответила на его поцелуй, а он, сочтя это согласием, стал поспешно раздеваться. Осыпал поцелуями ее шею, и вот они стоят там, оба в нижних сорочках, и он развернул ее к себе, и наконец…
– Не так быстро, прошу, – взмолилась Джил, – мне больно…
Но Хуберт, кажется, ничего не слышал. Вдруг в зеркале она увидела его глаза – остекленевшие, как у пьяного.
– Тихонько, тихонько, – шептала Джил, – со мной давным-давно этого не было…
И действительно, она только в самое первое время раз-другой завела роман с кем-то из отдыхающих, потом в течение целого сезона крутила с шеф-поваром, но он перешел в отель той же клубной сети на юге Турции, а она не захотела последовать за ним. Со временем ей попросту расхотелось завязывать отношения с каким-либо мужчиной, и она довольствовалась легким флиртом.
Хуберт двигался все быстрее и быстрее, потом издал громкий стон, несколько раз вздрогнул и как будто осел, навалившись на нее. Чуть погодя выпрямился и отступил на шаг. Джил почувствовала, как теплая жидкость стекает по ее ноге.
– Иди ко мне, – сказала Джил и взяла его за руку.
В театральном зале тьма, только светящиеся указатели аварийных выходов дают немного света. Они вместе улеглись в кровать, стоявшую на авансцене.
– А вдруг сюда кто-то придет? – прошептал Хуберт.
– Не волнуйся, – успокоила его Джил, – только уборщики завтра утром.
Они обнимались, целовались, потом Джил уселась на него верхом и содрала с себя рубаху. Странное дело – заниматься любовью на сцене. Джил с закрытыми глазами двигалась плавно. Хуберт лежал смирно-смирно. Открыв на миг глаза, она встретила его изумленный взгляд.
* * *
Джиллиан семнадцать лет. Стоя у окна в этом горном домике и уперевшись локтями в шершавый деревянный карниз, она глядит в небо. Ночь полна шумов и запахов. Джил влюблена, тогда она часто влюблялась, и самой малости было довольно, чтобы пробудить – впрочем, как и угасить – прекраснейшие ее мечты. Всякое ее ощущение немедленно перерождалось в чувство.
Она закрыла окно и спустилась по лестнице на первый этаж. Дверь дома заперта, но изнутри она открывается без ключа. На улице прохладно. Босиком, без теплой одежды она мерзла, но ведь так и полагается. Пошла по дороге в сторону реки, в любой миг готовая спрятаться в траве, если на дороге появится машина. Еще немного, и вот дорожка, ведущая в лес, теперь уже недалеко осталось. В лесу совсем ничего не видно, приходится замедлить шаг. С автомагистрали по ту сторону ущелья время от времени слышится шум проезжающих машин, но и ближе, в глубине леса, то и дело раздаются какие-то звуки, будто сама тьма потихоньку движется, легко сотрясая воздух. Дойдя до дороги, серпантином спускающейся к реке, она уже различала огни отеля. Лес тут не такой густой, видимость стала лучше. Она побежала вниз, следуя извилинам дороги, и через мост. Пятки так и горят, асфальт ведь какой шершавый.
Обошла кругом большое здание, миновала ярко освещенный центральный вход. Завернув за угол, услышала голоса и смех. Дверь в кухню открыта, там работают повара, у всех штаны в мелкую клетку и белые кителя. Сейчас они наводят порядок в кухне. Прошло немного времени, и наконец ее заметил ученик-поваренок, ну, тот, с длинными волосами. Подошел к двери, поздоровался и протянул ей сигарету-самокрутку.
– Вот-вот закончим, – сказал он и сам закурил. Затем сунулся головой в кухонные двери и выкрикнул: – Эдо, твоя подружка пришла!
Ей понравилось звучание этого слова. Она – подружка Эдо, хотя познакомились они всего неделю назад в пабе у вокзала. Он угостил ее пивом и рассказал, что работает в отеле.
С отцом она договорилась, что тот заедет за ней в паб в половине одиннадцатого. Сказала об этом, но Эдо принялся над нею смеяться. У нее вообще постоянно возникало чувство, что Эдо не воспринимает ее всерьез. Он четвертый год состоял в учениках повара, был тремя годами ее старше и даже имел собственный автомобиль, наполовину проржавевший «фиат». Отправляясь в паб на следующий день, она сказала отцу, что забирать ее не нужно, ее довезут до дому. Отец непременно хотел знать, кто именно довезет, они поссорились. Эдо в тот вечер не явился в паб, и пришлось ей пешком добираться до дому, дорога заняла больше часа. На другой день она собралась с мужеством, после обеда отправилась в отель и спросила Эдо. А тот курил вместе с другими поварами у черного хода. Она подошла ко всей этой мужской компании, сделав вид, будто случайно оказалась рядом. «У меня тихий час по расписанию, хочешь посмотреть мою комнату?» – обратился к ней Эдо с самодовольным смешком. Эти слова вызвали столь бурное ликование других поваров, что Эдо и сам покраснел. Она ответила, что лучше бы им вместе погулять, если он не возражает.
