Над ухом раздавалось хриплое прерывистое дыхание. Одна ладонь чужака переместилась выше, обхватив меня поперек туловища и сжав грудь. И я с обреченной ясностью осознала, что вот сейчас все и случится. То, чего я так боялась утром. Недаром говорят, что мысли материальны… А я не могла не то что оказать сопротивление – даже позвать на помощь. Да даже потерять сознание от страха и то не могла!
– Пожалуйста, не надо, – почти беззвучно выдохнула я, глотая слезы и совершенно не надеясь, что он меня послушает.
Еще один шумный выдох пощекотал ухо – а в следующее мгновение я вдруг оказалась свободна. Пару секунд боялась поверить и пошевелиться, ожидая удара или вновь сомкнувшихся тисков нечеловечески сильных рук, а потом поспешно развернулась на месте, спиной вжимаясь в стену и ища взглядом свой персональный ночной кошмар.
Кошмар обнаружился тут же. Он стоял в метре, держа на весу ладони с нервно растопыренными пальцами, и таращился на меня совершенно диким взглядом. Кажется, полностью отражающим мой собственный.
– Что это было?! – потрясенно выдохнул Сур.
– Это ты у меня спрашиваешь?! – просипела я в ответ. В голосе отчетливо звенели истерические ноты. – Не подходи ко мне! – нервно воскликнула, когда мужчина шевельнулся, остро сожалея, что не могу, подобно тюремщикам, просочиться сквозь стену. Даже голос прорезался; где он раньше был, спрашивается?!
Только чужак, кажется, и не собирался продолжать начатое. Наоборот, попятился на полшага назад, пристально и тревожно наблюдая за мной. Кончиками заметно дрогнувших пальцев осторожно дотронулся до собственного виска, потом медленно опустил руку вниз и коснулся промежности. Ошалело тряхнул головой, снова попятился, уже обеими руками сжимая виски, и остановился, наткнувшись спиной на стену напротив меня. Не знаю, сколько бы мы так стояли, испуганно таращась друг на друга, если бы в комнате не появилось еще одно действующее лицо.
Я нервно дернулась и вжалась в стену еще плотнее. Та, кажется, даже поддалась, образуя неглубокую нишу. Но сородич Сура в мою сторону даже не посмотрел, ухватил того за локоть и увел. Я вяло подумала, что на лицо они действительно совершенно разные, да и по комплекции, похоже, тоже. А потом медленно сползла по стене на пол, сотрясаясь не то от слез, не то от не менее истерического хохота. Почему-то сильнее всего меня смешил вид миски-непроливайки, отлетевшей в угол, но сейчас гордо стоящей на полу, как будто так и задумано. Несмотря на незапланированный полет и уже отогнутый носик, из нее не вылилось ни капли.
Далеко не сразу я сумела справиться с истерикой и взять себя в руки. И первым делом порадовалась, что никто из родных ничего не услышал и не заинтересовался происходящим в комнате.
Только потом смогла хоть немного разобраться в произошедшем. Одно меня утешало: Сур, кажется, и сам всерьез ошалел от собственного поведения, то есть раньше он так никогда не делал. Но это утешение оказалось единственным. Потому что никакой гарантии, что подобное не повторится и что в следующий раз он не дойдет до логического конца, у меня не было. Бежать – некуда, жаловаться – некому, так что ситуация представлялась безвыходной.
Предположения, почему он вдруг вот так сорвался, у меня возникли. Во всяком случае, это наверняка связано с внезапно проклюнувшимися у мужчины эмоциями, которых он до недавнего времени не проявлял, а остальные его товарищи – не проявляли вовсе. Толчком, спровоцировавшим такую реакцию, явно послужило прикосновение. Непонятно только, чем ему так понравились мои волосы. Позавидовал, что ли?
Я нервно хихикнула над последней мыслью и попыталась заставить себя пошевелиться. Подниматься на ноги пока, правда, не стала, но на то, чтобы на четвереньках добрести до миски с едой, меня хватило. После пережитого стресса ужасно хотелось есть, и я только порадовалась практичности местной посуды. Правда, съесть хотелось совсем не местный йогурт, а внушительный ломоть жареного мяса, чтобы заодно расчленить его на мелкие кусочки и таким образом выплеснуть нервное напряжение. Но, увы, мяса не имелось, приходилось довольствоваться питательным раствором.
Поскольку думать о чем-нибудь более серьезном было страшно, я задумалась о волосах. Если они так заинтересовали Сура и, кажется, вызвали симпатию (зечики бы его побрали с этой симпатией, я бы с удовольствием обошлась без нее!), скорее всего, у их женщин подобный атавизм существует. А у мужчин – нет? Или они просто бреются в космосе? С другой стороны, может, конкретный представитель вида – извращенец и любитель экзотики?
А про музыку я так и не спросила.
Но зато голова чистая!
Хотя и пустая, увы. Но это хроническое, местные к этому отношения не имеют.
Некоторое время я упрямо боролась с желанием сбежать из этой комнаты и спрятаться под бок хоть кому-нибудь из родных, и в конце концов одержала победу. Мое появление непременно вызвало бы вопросы, и пришлось бы придумывать какое-то объяснение собственному поведению, а сил на это сейчас не осталось. Боюсь, в то, что причиной моего бегства стал обыкновенный ночной кошмар, никто не поверит. Рассказывать же правду… Поговорку про горькую правду и сладкую ложь я знала, но следовать ей сейчас – означало подставить под удар остальных. Потому что тетя непременно станет ужасно беспокоиться, а что могут учудить мужчины, я даже думать боялась!
Поэтому пришлось забиться в привычный угол и бороться со страхами в одиночестве.
Борьба оказалась трудной, и мы в итоге сошлись на ничьей: они не сумели заставить меня изменить принятое решение, а я не сумела толком уснуть. Стоило закрыть глаза и немного задремать, как сразу появлялось ощущение чужого присутствия. Мерещились тянущиеся ко мне руки, чудилось тяжелое учащенное дыхание, а пострадавшие части тела периодически напоминали о полученных синяках тупой ноющей болью. Хорошо, что комбинезон закрытый и никто этих повреждений не увидит: подозреваю, зрелище еще более жуткое, чем история их появления.
Утреннюю порцию еды мне принес совсем другой чужак, не Сур, и это событие я встретила со смешанными чувствами облегчения и тревоги. С одной стороны, возможность оказаться лицом к лицу со своим страхом пугала и я совершенно не желала видеть этого мужчину. Но с другой, толком разозлиться на него и пожелать серьезных неприятностей я тоже не могла. Наверное, потому, что он, во-первых, быстро взял себя в руки и ничего непоправимого не произошло, а во-вторых, он и сам явно растерялся от собственного поведения. А еще меня не оставляло ощущение, что я и сама частично виновата в произошедшем; это ведь я спровоцировала тактильный контакт! Да, я не могла предположить, к чему все это приведет, и просить прощения ни у кого, конечно, не собиралась. Но ведь и Сур находился в схожем положении!
В общем, я очень надеялась, что его никак не наказали за этот срыв, а моего общества мужчина избегает сознательно.
Скрыть собственное взвинченное состояние от экипажа не удалось, но особенно никто не расспрашивал, удовлетворились ответом про дурное настроение и не ту ногу, с которой я встала.
А вечером нам всем стало тем более не до моих приключений: вместо ужина за нами пришли. Тюремщики вновь спрятали лица, черная субстанция покрывала их целиком. Очень хотелось верить, что мы просто прибыли на место, а не вчерашние события аукнулись большими проблемами. Тревога усугублялась невозможностью поделиться собственными опасениями и предположениями: тогда пришлось бы рассказать все.
