И пусть пропало желание писать в дневнике или читать книги. К чему это, когда совсем рядом столько всего неизведанного?..
Глава 11
Ссора
– Нет, мам, я кушаю… – бормотала Наташа в телефонную трубку.
– Много? – недоверчиво уточнила мама.
– До отвала.
– Ну что ты сразу огрызаешься.
– Ма-а-ам, я не огрызаюсь. Просто ты же сама знаешь, что голодом меня бабушка не морит.
Наташа с третьей попытки перевязала тесемку босоножки, стараясь не выронить прижатый плечом к уху телефон, и облегченно выдохнула. Мама, очевидно, истолковала безвредный звук по-своему.
– Не хочешь со мной разговаривать? – огорчилась она.
– Хочу…
Мама замолчала, правда, ненадолго.
– Ну, а как список книг на лето? Читаются? – продолжила выпытывать она.
На Наташино счастье, в дом вошла бабушка. Раиса Петровна, увидев отчаяние во взгляде внучки, взяла протянутый ей телефон. И начала рассказывать в трубку о «полноценном питании ребенка» и о том, чем сегодня завтракали. Все, Наташа свободна!
Папы в ее семье не имелось. Нет, он, конечно, существовал, даже изредка поздравлял дочь с днем рождения (правда, то в апреле, то в августе, хотя родилась она в мае) и высылал немного денег, но ее жизнью не интересовался. Родители разругались в восьмую годовщину свадьбы – между прочим, на памяти Наташи это был их первый скандал, – в тот же день папа собрал вещи и уехал к другой женщине. А Наташа, которой тогда было семь лет, почему-то особо не переживала – наверное, не была слишком привязана к отцу. Потом, конечно, решила, что во всем виновата она сама. Огорчилась. Попыталась их помирить, пообещав маме, что она будет хорошей дочерью. А та сказала:
– Ты и так замечательная дочь, дело не в тебе.
Но тогда в ком? Неужели в папе? С того дня девочка пообещала себе до конца жизни обижаться на отца за его предательство.
Вприпрыжку Наташа добралась до магазина. В нем невыносимо пахло скисшим молоком, поэтому продавщица сидела на крылечке, обмахиваясь газетой и лузгая семечки. Шелуху она сплевывала в стоящую у ног миску. Тетя Люба вообще была удивительной женщиной хотя бы потому, что всю свою жизнь она ждала принца. А тот никак не появлялся. Красилась тетя Люба вызывающе: сегодня, например, ее веки были салатовые, губы золотого цвета, а облупившийся лак на ногтях – алого. Покупательнице она обрадовалась, но отговаривать ту от похода внутрь не стала. Наташа выбежала из пропахшего помещения почти сразу же – от стойкого запаха подташнивало.
– Вот я и говорю, – ворчливо завела тетя Люба, – невозможно там находиться. Холодильник починить никто не может! Безрукие все! Одна я рукастая, что ль?! Тьфу, надоели хуже горькой редьки. По морде бы им всем настучать… Натусик, чего пришла-то? Явно не потрындеть со старухой.
Тетя Люба кокетливо поправила сбившийся фартук.
– Мне б шампунь купить, – и из женской солидарности добавила: – Какая ж вы старуха?
– А что ж тогда мужчины вслед за мной штабелями не ложатся, а? Вот у тебя есть мальчик? У моей подружки Ольги дочь с городским пацаном встречается, ну он и говорит ей…
Прошло около пяти минут, и Наташа знала все свежие сплетни. Кто, где, как и почему – от зоркого ока тети Любы не укрылось ничего.
– Ох! – продавщица постучала пальцем по виску. – Совсем я заболталась. Ты ж за товаром пришла. Шампунь, говоришь? А тебе какой, импортный или наш – дешево да сердито? Ты поосторожнее бы: тут Ирка одним помылась, так у нее все космы повылазили! Вот и доверяй рекламе. Я недавно вычитала, что…
– Любой, – не привередничая, перебила Наташа. – Но если есть, то тот… с мятным ароматом. В зеленом флакончике.
– Погоди, так ты ж вроде недавно его брала? – Продавщица сверилась со списком в тетрадке, которую достала из широкого кармана в фартуке. – Ну да, месяц назад.
– Кончился, – почему-то смутилась Наташа.
– Конечно, у тебя-то копна вона какая… Надо ухаживать. Не то что я – три волосинки. Им уже ничего не страшно. Да и мою их мылом. А что такого? Всяко дешевле получается. Вот были б как у тебя: длиннющие; на солнце выйдешь – медные аж, – может, и рыцарь прискакал бы уже. Как думаешь?
Она тряхнула выбеленными химическими кудряшками, а Наташа принялась теребить рыжую прядь. Не привыкла она к вниманию чужих людей, считала, что хвалить человека стоит только за дело, а не за внешность.
– Наверное, – все-таки ответила она и неожиданно вспомнила: – А можно еще и две расчески? У вас там была такая, с камушками на ручке.
Они вошли внутрь магазина, и девочка, стараясь дышать ртом, ткнула пальцем в витрину. Под стеклом лежало несколько расчесок: от дешевых черных до вычурных, посыпанных стразами.
– Две-то зачем? – спросила тетя Люба, пробивая на кассе Наташины покупки.
– Подружкам.
– Вот я и говорю: дружба – святое. Не подаришь подруге безделицу – обидится на всю жизнь. Потом начнет подличать почем зря, а все из-за ерунды – жвачку не поделили в детстве или парня какого-нибудь. Тьфу! Держи чек, с тебя сто пятнадцать рублей. – Пересчитав высыпанную Наташей мелочь, тетя Люба сложила горсть монет стопочкой у кассового аппарата. – Бабушке привет передавай.
– Ага. До свидания.
Сегодня был особый, банный день. Нет, мылись они ежедневно, но в душевой кабине, а именно по воскресеньям дедушка топил примостившуюся за домом баньку. Из ее трубы валил серый дым, расстилающийся шалью по голубому небу. Наташа париться не любила, но деваться было некуда – ходила.
Вздохнув так, будто шла на расстрел, она разделась, привычно поежилась в предбаннике и шагнула в душное помещение. Бабушка заранее приготовила все необходимое: в тазике отмокал березовый веник, на длинной скамье лежали помывочные принадлежности. В пузатой кирпичной печи улеглись раскаленные добела камни.
Мурлыча прилипчивый мотивчик, Наташа до красноты терла себя мочалкой. Дыхание перехватывало от спертого воздуха, в горле пересохло, зато по телу расплывалось умиротворение. На волосы пришлось вылить почти полфлакончика шампуня – кто ж виноват, что длиной те до пояса, – а затем долго и тщательно смывать пену. Баня наполнилась терпким запахом мяты.
Когда от духоты начала кружиться голова, девочка вернулась в предбанник, от резкого перепада температур показавшийся ей холодильником. Она долго вытирала себя полотенцем и неспешно одевалась, крутясь возле зеркала. Торопиться было некуда, дела кончились, не успев начаться. Ожидался очередной долгий, ленивый день.
На скамеечке около двери втихаря покуривал дедушка.
– С легким паром! – Он взъерошил внучке мокрую челку.
– Прячешься? – хмыкнула Наташа.
– И не говори, стыд какой-то! Семьдесят лет, а вынужден от собственной жены скрывать плохие привычки. Никогда не кури, слышишь? Это очень вредно. – Дедушка разочарованно затушил окурок о стену и положил его в карман брюк. – Кстати, к тебе там Дима пришел.
