Мама опешила, папа фыркнул: «Наша порода», а Раиса Петровна прижала руки к груди. Нельзя отрицать потерю! Нельзя замыкаться в себе и делать вид, будто все как прежде!
Но Наташа захотела иначе.
Глава 10
Нужно жить!
Она очнулась, словно вытолкнутая из кокона. Глотнула воздуха, ошалело осмотрелась. Так, наверное, чувствует себя тонущий. Вода обволакивает тело, заполняет ноздри и легкие, и вдруг – на миг – человек выныривает наружу. И ему открываются запахи, глаза слепит солнце, появляется дыхание. У него есть секунда-другая для спасения перед тем, как пойти на дно. И Наташа твердо решила воспользоваться этой секундой.
Она поняла одно: эта потеря принадлежит только ей и никому иному. Родственникам жалко Кира, они переживают за Наташу, но по-настоящему не поймут, как ей тяжело, как она винит себя, как много значил для нее Кир. Правильно сказал Лютый: по духам не тоскуют. И она не должна. Точнее – должна, но сама, не мешая и не показывая, что ей необходима поддержка. Иначе перепуганная семья будет безвылазно сидеть возле ее постели.
– Мам, ты чего? Все хорошо, – повторила Наташа громче, вылезая из-под одеяла, в которое укуталась, и принимая боевой вид.
– Ты потеряла друга, мне бабушка рассказала… А ты… нормальная.
Мама выглядела непонимающей и обиженной.
– Да, потеряла, – согласилась Наташа, мысленно прокляв себя за трехдневное помутнение рассудка; лучше бы не болтала о смерти Кира. – Но я уже не переживаю… Не так сильно.
В спальню просунулось лицо папы. Он ободряюще улыбнулся, но Наташа скривилась.
– Вы целую делегацию собрали? Всей семьей приехали? Кстати, папа, забери планшет. Он пылится зазря.
Она указала на ящик стола. Отец загоготал.
– Нет уж, лапочка, игрушка твоя. Можешь хоть колбасу на нем резать. Дамы, оставьте нас наедине. Я хочу помириться с неугомонной дочерью, коль она не в депрессии.
– Нет! – воскликнула Наташа. Общаться с ним она была не намерена. Ничего нового он ей не скажет.
Между тем отец осторожно, под локоток, выпроводил маму, сладко улыбнулся бабушке и закрыл дверь. Девушка забилась в угол и ощерилась как кошка, готовая шипеть на обидчика.
– Уйди.
Папа садиться не стал, отошел к окну, провел по подоконнику пальцем и начал пристально рассматривать пыль на подушечке.
– Наталья, я долго гадал, как к тебе подступиться. Извинений ты не принимаешь, обещаниям не веришь. А потом я догадался: ты вся в меня.
– Глупости, – буркнула Наташа, насупившись.
Не похожа она на отца. Он плохой, он их бросил; она бы в жизни так не поступила!
– Не перебивай. Ты такая же, как я, а значит, для тебя нет ничего дороже правды. Мне тоже безразличны чьи-то рассказы, если они не подкреплены фактами. Придется объясняться честно, тем более ты взрослая. Да, я вас бросил.
Наташа задохнулась от возмущения.
– Я встретил другую женщину и обезумел от любви. Ты вряд ли понимаешь, каково это, когда не представляешь жизни без человека и несешься к нему, чтобы провести вместе любую свободную минутку. Но обманывать вас со Светой я тоже не мог, поэтому собрал вещи и ушел к той, которую любил. Ты помнишь, что мы с моей второй женой скоро расстались?
Наташа, у которой на глазах выступили слезы, не ответила. Все она понимала, абсолютно все…
– Но ты не догадываешься почему, – продолжил папа, доставая из кармана коричневый кожаный кошелек и подбросив его к потолку. – Я пропадал без вас. Эйфория от свиданий пропала. Мне не хватало улыбок твоей мамы, ее пения, твоей смешной болтовни. Я попробовал вернуться к Свете – она подтвердит, если спросишь, – но та выгнала меня и была права. Наталья, если бы тебя попросили больше не появляться, ты бы продолжила навязываться или перестала?
– Перестала бы, – сказала Наташа без раздумий, – но ты сдался слишком быстро. Раз мы такие драгоценные, что ж ты после единственного отказа сбежал? Разумеется, мама не поддалась на твои уловки; однажды ты ее обманул. Но, может, попытайся ты получше…
– Мне отказали, и я не собирался унижаться – не тот характер. Впрочем, я попробовал еще разок. И теперь уже попробовал осознанно, поняв, кто мне действительно необходим. И мама простила меня… Но ты выросла именной такой, какой надо. Упертая девчонка! – папа сказал это с гордостью. – Тебя не задобрить подарками, не убедить. Но фактам ты поверишь. Гляди.
Он вынул из кошелька свернутый тетрадный листок и передал Наташе. Та развернула его; он протерся, сгибы кое-где прорвались. На листике акварельный рисунок: неуклюжий пузатый человечек, ручки-ножки из палочек, цветочки, кривое желтое солнышко в уголке.
«Любимому папочке» – было приписано снизу корявым детским почерком. Наташа помнила, что рисовала отцу рисунки, но он не хвалил ее за них, не радовался, как мама, а спокойно принимал и куда-то убирал. Когда родители развелись, Наташа додумалась: он их без сожаления выкидывал. Тогда она смертельно обиделась.
– Я всегда ношу его с собой. Ты можешь засомневаться, а не нашел ли я его у Светы и не прикарманил, чтобы задобрить тебя. Но клянусь! Он лежал у меня все эти годы. Я очень люблю вас.
– Ты вечно поздравлял меня с днем рождения не в тот день, – буркнула Наташа, возвращая отцу рисунок. На мгновение он заставил ее усомниться, но не более того. – Да если бы день. По пять раз в году! Ты не помнил какую-то ерундовую дату! Какая тут любовь?
– Я до сих пор не помню. – Отец бережно убрал листок обратно. – Не в числах счастье. Но я помню твои первые шаги и то, как ты уделала всех в детском саду на конкурсе талантов. И что ты обожала ванильное мороженое. И когда тебе понадобится помощь – я лоб расшибу, но сделаю все. Пусть я дерева не посадил и дом не построил, да и с сыном не сложилось, но дочь я выращу по всем правилам.
Дерева не посадил, дом не построил…
Наташу осенило, как вынырнуть из того океана отчаяния, в котором она тонула последние дни. Но одной не справиться, а раз папа предложил сам…
– Мне сейчас нужна. – Наташа ухмыльнулась.
Отец изумленно поднял бровь.
– Как-то слишком быстро для человека, который знать меня не желал час назад.
– Я не желаю и сейчас, но раз ты предлагаешь… На тебя можно положиться?
– Честное пионерское, – он оперся о подоконник. – Ну, слушаю твою просьбу. Чего надобно, золотая рыбка?
– Обещай никому не говорить. Ни слова. Понял?
Наташа понимала, что общается с отцом как со сверстником, излишне вольно и грубо (с мамой бы она так не сумела, да мама бы и не позволила), но в ней окончательно пропала робость перед ним, зато появилась небывалая наглость. Старая рана от детских обид закровоточила с новой силой.
Папа шутливо приложил ладонь к груди.
