«Дура»!
В Болгарии пересели на автобус и снова стали пить. Хлыста успокоили, рассказав, что на самом деле произошло, и для него, после первого варианта второй показался даже каким-то мужественным и почетным, и он опять погнался за Толстым, обвиняя его в недоливе. Сергей Иванович опять вытащил все ту же бутылку коньяка, но ее опять проигнорировали. Все, и даже женщины. Запасы водки были неиссякаемы. Как пояснили Бодрякову, у этой группы правило: не зависимо от пола, брать столько бутылок водки, сколько дней находишься в поездке. Наверное, что бы не быть пьющим товарищам в тягость. Последнее. Что запомнил опер – это жалобы челноков на каторжную работу и всеобщее желание как-нибудь съездить просто так и отдохнуть. Хотя бы в Албену. Как приехал в гостиницу Бодряков не помнил. Проснулся он один в двухместном номере. Вечерело. Зайдя в ванную, и видя, сушившееся на батарее женское нижнее белье, он успокоился. Алефтина поселилась вместе с ним. Отдых начинается… Не успел он об этом подумать, как в номер ввалилась практически вся группа, довольные тем, что определились с товаром, и собравшиеся в номере у старшей отметить это событие. Бодряков традиционно поставил на столик непочатую бутылку коньяка… Утром в номере и в кровати, кроме Алевтины и Бодрякова оказалась еще часть их группы, которые уже были не в состоянии доползти до номера. Как только они вышли, Сергей Иванович взмолился.
– Аля, давай прекратим эти пьянки, а то я боюсь, не сдержусь и поколочу кого-нибудь из твоей группы. К тому же мы с тобой ни как не можем из-за этого пьяного угара остаться наедине.
– А тебе хотелось бы? – приложилась к горлышку теплой пивной бутылки женщина – Ну так все завязали. Тем более мне сегодня товар завозить в номер. Поможешь?
К вечеру стали съезжаться челноки со своим товаром. Гостиница стала похожа на Ноев Ковчег. Три часа Бодряков таскал тюки своей женщины, и под конец в номере из свободного места остался один лишь унитаз. Даже на кровати, штабелями были уложены мешки с прессованными джинсовыми куртками. От скрипа скотча, которым челноки перематывали мешки с товарами, по телу жителей ближайших домов поползли мурашки.
– Ну вот мы наедине – лукаво улыбаясь в номер вошла Алефтина, и подойдя к лежащему на тюках Бодрякову, призывно облизала губы.
– Тайм аут до вечера, пойду выпью с кем-нибудь пива и отдохну, а то опозорюсь – извинился герой любовник, ретируясь, что бы вернуться и победить.
«Как говорил Кутузов – отступление это еще не поражение».
Из номера на встречу Бодрякову вывалился Хлыст. Точнее то, что от него осталось после тяжелой работы с похмелья. Они пошли пить разливное пиво, но не дойдя до столиков, Хлыста, спутав его с другим, по заду шлепнул маленький юркий русский челнок из другой группы.
– По аккуратней нужно, а то и по харе можно схлопотать – зачем – то заступился за противного Хлыста Бодряков.
Может он это сделал потому, что после таскания тюков и сам себя уже ощущал частью цельного механизма, а может потому, что…. просто так с усталости. Они уселись за столик и заказали по кружке Гессера. Обиженный за отчет Бодряковым, челнок из другой группы сел к свои знакомым за соседний столик. Через минуту, не дав Сергею Ивановичу сделать больше двух глотков холодного напитка, он подсел к ним.
– Ты, что крутой? – он шлепнул Бодрякова по лицу ладошкой правой руки, положив на стол левую кисть с устрашающим клинком.
«Перехватить руку, и кружкой в лоб? А если не успею?» – Бодрякову вспомнился отец.
– Подожди здесь я сейчас, схожу за деньгами, и проставлю тебе за свою ошибку – схитрил, усыпляя его бдительность Бодряков, выскочив из-за стола побежал в отель, что бы уровнять свои шансы.
Скинув майку, он одел кожаную куртку, и вложив лезвие своего походного ножа в ее левый рукав, пряча рукоятку в кисти, побежал получать с должника.
«Правой крюк в челюсть, а потом поглядим на этого сосунка» – злорадствовал опер предвкушая сладость от мести.
За столиком обидчика уже не было. Хлыст сказал, что он по совету своих друзей слинял. Сергей Иванович пошел к столику к его знакомым проводить дознание. Те стали отнекиваться, а турок, обслуживающий Бодрякова, и все видевший, сразу определил в его левой руке блеск ножа, и стал поднимать шум. Оперу, много наслышанному про зверства Стамбульской полиции, ни чего не оставалось, как ретироваться обратно в гостиницу. Не отомщенное самолюбие, подогретое выпитой из горла бутылкой водки, требовало реванша.
«Мне оперу, в сраном Стамбуле, какой-то Вьюн по харе шлепнул» – рвал душу на части милиционер, и что бы хоть как-то забыть про свое унижение открыл до сих пор уцелевшую бутылку коньяка.
Через полчаса коньяк «выдохся», а Бодряков забыл про страсти местной полиции, про Алевтину, про все на свете, кроме пульсирующей в висках одной только мыслью про отмщение.
«Опер я или тварь дрожащая? Что я не найду гостиницу с этим уродом?» – решился он и вышел из номера.
Вечерний Стамбул встретил его огнями витрин, торгующих золотом лавок, и ресторанными запахами, но капитан ни чего не замечая все шел и шел, сплевывая каждый раз, видя слащавое лицо турецкого торговца…
Проснулся он от опротивевшей турецкой речи и от больного пинка под зад. Двое турок выгнали его из подъезда какого-то дома, и он оказался под уже жарким утренним солнцем в неизвестном ему месте Стамбула. Проходящие мимо ранние прохожие с удивлением и брезгливостью смотрели на его помятую физиономию.
«Чего же они морду-то кривят» – не успел подумать Бодряков, и тут же нашел ответ.
Он был голый по торс. Кроме ботинок и джинсов на нем ни чего не было.
«Вот суки куртку сперли..» – ему стало не по себе – »А где паспорт и деньги?».
Ему стало по настоящему плохо, не так плохо как бывает с похмелья, а намного хуже. Гражданин России находился голый по пояс, без денег и документов в не дружественном мусульманском государстве. Он прислонился к стенке еще не открывшегося торгового павильона, и попытался собрать трусливо разбегающиеся мысли. Прощупав карманы джинсов, он к своей неописуемой радости обнаружил две помятые пятидолларовые купюры.
«Пива всего одну банку и сигарет – три бакса, майку бакса за три-четыре» – заработала касса в голове – «Может сигарет не брать? Майку – то обязательно нужно, а то в таком виде в родное консульство не пропустят».
В голове уже созрел план отправиться в Российское консульство упасть в ноги и просить отправить домой.
«А может попробовать найти гостиницу? Как там ее звали… Албена что ли?»
Решив, не паниковать раньше времени, Бодряков остановил турецкое такси, и попросил отвезти его в гостиницу Албена. Удивленный турок долго рылся в справочнике, а затем на ломанном английском объяснил, что в Стамбуле отеля с таким названием нет.
– Ну как же, там еще у входа пиво разливное продают Гессер. – видя, что шофер по-русски не понимает Бодряков стал объяснять языком жестов, отчаянно изображая пенившееся пиво, белые столики, стулья.
