– Понятно. И как же отнесся к таким переменам каиф?
Нассим несколько раз видел каифа Каср-аль-Зеда. Каифы вот уже четыре столетия правили из Мезкета. А духовные владыки во всех странах всегда противились переменам.
– Неблагосклонно. Но делает, что велят.
«Как и Карим Касим аль-Бакр в Аль-Кварне», – подумалось Горе. За каждой фетвой каифа Аль-Минфета стоял Гордимер Лев. Нассима гораздо сильнее беспокоило то, что, вполне возможно, за каждым решением самого Гордимера Льва до сих пор стоял эр-Рашаль аль-Дулкварнен, хотя волшебника и объявили вне закона.
– Так и должно быть во время войны.
– Мы верим в господа нашего, но помним, что он охотнее помогает тем, кто рассчитывает загодя.
Нассим расхохотался. Мальчишка ему определенно нравился. Очень похож на своего двоюродного деда. Жаль, что Хагид не был таким. Хотя у Хагида имелись свои добродетели. Он в одиночку пересек Белое море, чтобы предупредить Элса Тейджа о коварном предательстве эр-Рашаля. Но этот храбрый поступок привел лишь к гибели мальчика.
И именно из-за этого храброго поступка друзья детства Гордимер Лев и Нассим Ализарин, по прозвищу Гора, сделались заклятыми врагами. Последствия этого храброго поступка пронеслись над головами ша-луг, словно иссушающий ветер пустыни. Но в конечном счете ничего не изменилось. Мало кто из воинов-рабов готов отречься от привычного, как бы ни возмущало их убийство Хагида.
– Хин-тай Ат не заставят себя ждать, – продолжал мальчишка. – Быть может, явятся уже этим летом. Нужно оказать господу любую посильную помощь и приготовиться свершить его волю.
– И что же? – кивнув, спросил Нассим.
– В ваших руках весьма важная крепость. Из Тель-Муссы можно предупредить посты вдоль тракта или в Шамрамди.
Именно так. Со смотровой площадки в горах к северо-востоку можно было почти напрямую отправить весточку в Шамрамди. Но вот на западе…
– На западе, – улыбнулся Азим, – стоит Гериг. Гериг, принадлежащий рыцарям-чалдарянам. Мерзейшему из арнгендцев, Роджерту дю Танкрету.
– Да.
– И Черный Роджерт преграждает путь всем и каждому, кто направляется в Святые Земли.
– Гадюка кусает всех без разбору.
– Да, – кивнул мальчишка. – Хин-тай Ат минуют Тель-Муссу и не станут соваться в Гериг. Сначала попытаются захватить Кладези Ихрейна. В случае поражения, а подобного с ними еще не случалось, постараются разрушить Кладези.
– Неужели нечестивость их не знает пределов?
В Святых Землях располагалось сердце мира. Вот уже многие тысячелетия люди сражались за Кладези Ихрейна, и ни разу никто из противников не решался на столь безумный поступок – разрушить Кладези, чтобы они не достались врагам. Но Хин-тай Ат славились своими кровожадными безумствами. Они грабили, убивали и уничтожали все на своем пути. Постичь помыслы орды могла лишь сама орда. А она нацелилась положить конец оседлой цивилизации.
– Не знает, генерал. Она беспредельна. Они враждуют со всеми, кто не принадлежит Хин-тай Ат.
– Если все это правда, что делать нам в Тель-Муссе?
– Вы намерены отстаивать крепость?
– Мы взялись защищать ее – и выполним свой долг.
– Именно это меня и послали узнать. А еще выяснить, как, по-вашему, лучше справиться с нашествием Хин-тай Ат.
Нассим удивился словам Азима и сказал ему об этом напрямую.
– Ша-луг мыслят иначе. Ша-луг – большое братство, состоящее из вышколенных воинов, которыми управляет один человек. Моему двоюродному деду приходится собирать воинов из сотен разных племен, их возглавляют гордые военачальники, которым важнее застарелая междоусобная вражда, чем война против внешнего врага. Дед хотел создать личную гвардию – что-то вроде отряда Бессмертных при короле королей в Гаргарлицее, но его постигла неудача. Главное затруднение – средства на содержание такого войска.
Гора снова кивнул, выражая уважение к собеседнику и свое согласие. Индала аль-Суль Халаладин хорошо обучил внучатого племянника. Мало кто из ша-луг в полной мере понимал историю и свое место в ней.
– Сделаю что смогу, – заверил гостя Нассим. – Ибо написано: надобно сокрушить врагов господа нашего, и только тогда придет конец вражде в самой Обители Мира.
Последнее слово Нассим произнес с циничной усмешкой. В Обители Мира царил отнюдь не мир. Потому что люди требовали покориться не только воле господа, но и своей собственной. Да и в чем же именно состоит воля господа – никак не могли договориться.
6
Навая. Медьен, усталый старик
Ученик дождался, когда совершенный закончит медитировать. И только тогда принес письмо. Долгие месяцы искало брата Свечку это письмо, его пересылали из одного мейсальского убежища в другое, и, если бы речь шла не о честных и добросовестных мейсалянах, послание давно бы затерялось. Благодаря ищущим свет оно в конце концов нашло адресата, преодолев божественные, дьявольские и просто злодейские препоны.
Оно пропутешествовало сотни миль, дюжину раз переходило из рук в руки, пересекло Коннек и Версейские горы и добралось-таки до отдаленного мейсальского монастыря в Сен-Пейр-де-Милеже в навайском Медьене.
Старик поднялся на ноги и при виде ученика от неожиданности вздрогнул:
– Жан-Пьер?
– Совершенный, вам письмо. Не хотел вас беспокоить.
– Хорошо. Послание, конечно, могло и подождать, – ответил старик, чуть помедлив.
Медленно говорил он не из-за своей дряхлости, а потому, что мальчик изъяснялся на медьенском диалекте. Диалект этот хоть и напоминал язык западного Коннека, однако странным образом искажал согласные, и в результате некоторые слова звучали знакомо, но означали нечто совсем иное.
Забирать письмо брат Свечка не торопился. Он не желал иметь никаких дел с внешним миром. Монах и так слишком много времени провел там и из-за этого перестал быть совершенным. Окончательно перестал. Только за последние несколько месяцев удалось ему снова прочно утвердиться на пути к свету.
Письмо было грязным, сверху крупными буквами кто-то вывел его имя. Почерк Свечка не узнал. Видимо, имя приписали уже потом, когда стерся первоначальный адрес. Отправителя ничто не изобличало.
– Вы его разве не откроете, совершенный? Может, что-то важное.
Возможно. Даже наверняка. Что-то очень и очень важное. Для автора послания. Свечка обдумывал варианты. Что бы ни было написано в письме, ничего хорошего оно не сулит.
– Жан-Пьер, – Свечка произнес имя ученика на коннекский манер, здесь мальчика называли Жан-Пейр, – что-то пальцы сегодня меня плохо слушаются. Прочитай-ка мне, пожалуйста.
Юноша просиял. Наконец-то появилась возможность блеснуть перед гостившей в монастыре знаменитостью своими успехами в чтении.
Взяв у монаха письмо, Жан-Пейр с величайшей осторожностью снял верхний оберточный слой и проверил, не написано ли на нем чего-нибудь важного. Там действительно что-то было написано, но к брату Свечке это отношения не имело: вряд ли какой-то неизвестный пекарь желал, чтобы совершенный постиг, сколько муки и яиц ушло на выпечку хлеба и как поднялись цены на дрова.
