Взобравшись на причал, Девятый Неизвестный прибегнул к последнему средству – обрушил на чудище парализующее заклинание. Человека бы оно обездвижило на несколько часов, но это ведь не человек. Хотя движения кракена сделались более вялыми.
Фебруарен упал.
И успел сделать это подальше от воды.
Кто-то пел. Жутковатый голос звучал словно бы издалека, и слова были незнакомые, но мелодию он узнал – любовная баллада, которую сочинили в западном Коннеке сотню лет назад. Кловен Фебруарен вспомнил, как занимался любовью под этот припев на кауренском наречии.
Откуда-то несло рыбой.
Волшебник лежал там, где упал, чувствуя правой щекой мокрый холодный камень; ободранные ладони саднило. Он осторожно приоткрыл один глаз, но увиденное так его поразило, что Фебруарен выдал себя.
Футах в пяти, лицом к нему и скрестив ноги, сидела девушка. Она что-то делала и пела за работой. На ней не было ровным счетом никакой одежды.
Если бы волшебнику хватило сил, он бы отвернулся: ладно у девицы стыда нет, ну а у него еще остался, даже после стольких лет. Но сил не хватило, и Фебруарен лишь дернулся и прохрипел что-то нечленораздельное.
Песня сменилась журчащим смехом.
Мора встала на колени, сдвинув наконец ноги, и протянула ему кусок чего-то. Рыбой запахло еще сильнее.
– Ешь!
Старик с трудом уселся и только тут увидел, чем она занималась – срезала мясо со щупальца.
Фебруарен так оголодал, что уже не волновался, чье это мясо и почему от него так мерзко несет рыбой.
Потом желудок воспротивится, ну а пока Фебруарен схватил протянутую еду.
– Меня послали… смотреть, – сказала девушка. – Наш долг. Твое заклятие спасло… многих.
Она, видимо, нечасто разговаривала на человечьем языке, но умение к ней быстро возвращалось.
О морском народе Кловен Фебруарен знал немного, да и то лишь из книг. Эти создания меняли обличье и могли ходить среди людей, но недолго. Отращивать человеческие ноги очень болезненно, и превращались моры лишь в исключительных случаях. На этот раз ноги получились что надо, и девушка намеренно их демонстрировала.
– Слишком много не ешь, – предупредила она. – Маленькими кусочками. Жуй подолгу. А то плохо станет. Окрепнешь, разведи огонь. Свари.
Разговаривала мора на северном граальском наречии. В юности волшебник хорошо его знал, но уже сотню лет как не слышал. Он жестами попросил девушку говорить помедленнее, и сам, следуя совету, стал есть уже не так жадно.
Она уже не замолкала, чтобы подумать, и не делала пауз между словами и фразами, но все равно говорила медленнее, чем обычные люди.
– Ты не единственный волшебник, но твое заклятие было правильным.
Сырой кракен уже не казался вкусным. Видимо, организм намекал Фебруарену, что пора остановиться. Старик постарался сконцентрироваться на девушке и не опускать глаза – смотреть только ей в лицо.
Ведь всего на ладонь ниже подбородка было на что заглядеться.
Видимо, ее и послали говорить за всех моров из-за таких вот отвлекающих свойств.
– Ты, наверное, решил, что мы накормили тебя в благодарность за помощь. Так бы мы и поступили, но не в нынешние отчаянные времена. Мы мирный и гостеприимный народ, но те моры, которые угодили здесь в ловушку, не могут позволить себе оставаться такими. Мы накормили тебя, потому что ты можешь помочь нам выжить. У тебя ноги. Ты отправишься туда, куда не хватит сил добраться даже самым величайшим морам-героям. – Увидев, как нахмурился Фебруарен, она объяснила: – Я не могу далеко уходить от воды. Мне постоянно требуется влага. Прошу тебя, расскажи свою историю.
Тихий плеск воды за спиной Девятого Неизвестного подсказал ему, что девушка с переменчивым обличьем была не единственным его слушателем.
И он рассказал почти всю правду. Намеренно не врал.
– Мы желаем того же самого, – сказала мора. – Открыть путь. Иначе мы все погибнем. А вслед за нами и мир людей. Если только…
– Если только – что?
– Мы зависим от милости элен-коферов. Открыть путь могут лишь они. Только у них достанет умения починить радужный мост. Только элен-коферы спасут моров из племени Тба. И…
Она сделала паузу, явно ожидая, что маг переспросит.
– И что?
– Только ты сможешь дойти до элен-коферов. Только у тебя есть ноги, ты путешествуешь посуху. Только из человеческих уст может раздаться волшебное слово, которое заставит элен-коферов выслушать.
– Волшебное слово? Какое еще волшебное слово? – Фебруарен порылся в памяти, но в известных ему северных мифах ничего такого не упоминалось. – «Румпельштильцхен», что ли?
– Нет! Имя того, кого мы не осмеливаемся называть. Ты упомянул его в своем рассказе.
– Ладно.
Нужно хорошенько все обдумать. Наверное, она имеет в виду Орднана, чье имя нельзя было называть, хотя почему-то все его знали. Но Серый Странник сгинул. Называй его – не называй, силы его сгинули вместе с ним. Как, интересно, мертвый бог заставит элен-коферов что-нибудь выслушать?
– Но я не могу продолжать путь, я заперт здесь.
– Для нас закрыт лишь срединный мир – твой и мой, а элен-коферы спустились в свою собственную обитель.
– Спустились? Я-то думал, они уплыли на божественной золотой ладье.
– Нет, эта ладья стоит у причала позади тебя. Ты с нее рыбачил. Гномы ее использовали, но сами спустились в тот мир, откуда Старейшие вызвали их на заре своего могущества. Тогда они еще были новыми богами, золотыми богами.
Мора умолкла. Старик обрадовался: можно не тратить силы на то, чтобы ее понять.
Девушка оказалась терпеливой. Плескавшиеся в воде моры тоже.
– Истории этого мира я знаю не так хорошо, как следовало бы. Как попасть во владения гномов?
На первый взгляд ответ показался абсурдным. И стало понятно, почему кое-кто решил, что элен-коферы уплыли на ладье.
Насколько знал Фебруарен, постулаты различных вер чаще всего строились на нелепостях, которые отчетливо видны были со стороны. И все же благодаря Ночи каждая такая нелепость становилась правдой. Где-то и когда-то, хотя бы на какое-то время.
Недавно снова явили себя несколько Орудий, древних, могучих и странных. И сам он отправился сюда, чтобы ему помогли справиться с худшими из них.
Фебруарен почти чувствовал кожей мерзлое дыхание Ветроходца.
Нелепо, но реально. Фебруарен снова забрался на гниющий у причала корабль. Он ступал осторожно, опасаясь, что трапы обрушатся даже под его небольшим весом. Но время еще не успело настолько повредить судно.
Ладья была не очень большой, низкие борта невысоко поднимались над пристанью. Фебруарен решил, что осадка даже полностью загруженного судна вряд ли превышала дюжину футов. Верхняя палуба располагалась в шести футах над водой. Широкая, приземистая и безразличная ко всему лоханка напомнила волшебнику одну из его первых жен. Несмотря на свою магическую природу, ладья никак не противилась его присутствию.
