– В таком случае я все равно ставлю на юношу, – сказал Локк. – Считайте, что я с надеждой смотрю в будущее.
– Оно и видно, – с улыбкой заметила госпожа Дюренна, выпуская из носа две толстые струи дыма, отдаленно напоминающие серый водопад. – А я ставлю на шершней. Ну что, побьемся об заклад? Двести соларов вас устроит? Я поставлю двести, а вы оба – по сто.
– Я всегда к вашим услугам, госпожа Дюренна, а что касается моего спутника, давайте у него самого спросим. Жером, ты как?
– Для того чтобы доставить вам удовольствие, сударыня, никаких денег не жалко.
– Ах, я восхищена потоком вашего лживого красноречия! – удовлетворенно вздохнула госпожа Дюренна и подозвала служителя.
Служитель, выслушав ставки и предмет пари, занес имена игроков на грифельную доску, сделал пометку о взыскании необходимых сумм с личных счетов всех троих и выдал четыре деревянные плашки, украшенные десятью выгравированными кольцами. Возбуждение в игорном зале нарастало.
Два злобных шершня, выбравшись из ячеек улья на свободу, устремились к юноше.
Дюренна, опустив свои плашки на стол, с милой улыбкой сказала:
– Не помню, говорила ли я вам, что кинжальные шершни приходят в ярость при виде трупов своих собратьев. Чем дольше длится схватка, тем они злее становятся.
Пара шершней с гневным жужжанием кружила по клетке; юноша ловко от них уворачивался, стараясь не подставлять под укусы неприкрытую спину и бока.
– Восхитительно! – Жан, чуть склонив голову, с напускным любопытством уставился на клетку и всплеснул руками, ухитрившись при этом подать Локку ряд импровизированных условных сигналов, смысл которых Локк разобрал не без труда:
«Меня это зрелище не вдохновляет, пойдем-ка отсюда».
Ответить Локк не успел – на левое плечо тяжело опустилась знакомая бронзовая рука.
– Господин Коста, – просипела Селендри прежде, чем Локк обернулся. – Один из приоров на шестом этаже выразил желание обсудить с вами какой-то карточный фокус… Он утверждает, что вы знаете, о чем идет речь.
– Я счастлив составить ему компанию, – ответил Локк. – Прошу вас, передайте ему, что я сей момент буду.
– Лучше я вас сама к нему проведу, – возразила Селендри с жутковатой полуулыбкой, не коснувшейся обезображенной половины лица. – Вам одному через эту толпу не пробиться.
Локк всем своим видом изобразил глубочайшую благодарность и, обернувшись к госпоже Дюренне, растерянно развел руками и поклонился.
– Ах, какие у вас связи, господин Коста! – сказала Дюренна. – Ступайте, ступайте. Не беспокойтесь, Жером за вашей ставкой приглядит. Вот мы с ним сейчас выпьем по рюмочке…
– С несказанным удовольствием, – ответил Жан, подзывая служителя.
Селендри решительно направилась к лестнице на противоположном краю круглого игорного зала; бронзовый протез покоился на раскрытой ладони здоровой руки, словно подношение неведомым богам. Локк торопливо устремился за Селендри, которая невозмутимо шествовала по залу, а перед ней, будто по волшебству, расступалась толпа и тотчас же смыкалась за спиной Локка, как стая потревоженных грызунов. Звенели бокалы, над головами стлались струйки дыма, басовито, грозно жужжали шершни.
Селендри и Локк поднялись на третий этаж. В южной стороне игорного зала находилась кладовая, где хранили запасы всевозможных напитков. В глубине кладовой виднелась небольшая дверь рядом с глубокой выемкой в стене. Селендри вставила протез в выемку, и дверь сдвинулась в сторону; за ней оказалось узкое – чуть шире гроба – темное пространство. Селендри вошла внутрь, прижалась спиной к стене и поманила к себе Локка.
– Подъемная клеть, – объяснила она. – Гораздо удобнее, чем лестницы и толпы в игорных залах.
В клети было душно и тесно – Жан сюда бы ни за что не поместился. Локк прижался к левой, изувеченной стороне Селендри; бронзовый протез давил ему в спину. Селендри здоровой рукой задвинула дверцу. В темноте запахи ощущались острее; пахло свежим потом, резким мускусом разгоряченного женского тела, а от волос Селендри, будто от соснового полена в очаге, веяло дымным смолистым ароматом – весьма приятным.
– Вот здесь, – сказал Локк, – со мной и произошел бы несчастный случай. Ну, предположительно.
– Ничего предположительного в вашем несчастном случае не будет, господин Коста. И на пути наверх никакой несчастный случай вам не грозит.
Селендри чуть сдвинулась, где-то справа защелкали механизмы, стены клети вздрогнули, а над головой что-то негромко заскрипело.
– Я вам не нравлюсь, – ни с того ни с сего сказал Локк.
Чуть помолчав, Селендри произнесла:
– Я и не подозревала, что предатели такие наглецы.
– Предатели – те, кто замышляет измену, – возразил Локк несколько уязвленным тоном. – А я всего лишь хочу отомстить за нанесенное оскорбление.
– У вас на все готовы объяснения, – прошипела она.
– Похоже, я вас чем-то обидел.
– Мне все равно, как вы это называете.
Локк лихорадочно размышлял, каким тоном лучше всего произнести следующую фразу. В кромешной тьме Селендри могла не разглядеть ни выражения лица, ни жестов Локка, и голос стал его единственным оружием, способным произвести неизгладимое впечатление. Локк с ловкостью алхимика смешал все известные ему уловки, проверенные ухищрения и многозначительные недомолвки, состряпав из них требуемые чувства – пристыженность, замешательство, смущенное раскаяние.
– Если я обидел вас – словом или поступком, – я готов взять свои слова обратно, готов загладить свою вину… – Он замялся, чтобы придать своим словам бо́льшую искренность, – это служило одним из самых надежных инструментов воздействия на собеседника. – Только скажите, чем я вас обидел… Позвольте мне исправить сказанное или содеянное…
Селендри едва заметно шевельнулась; на мгновение бронзовая рука чуть сильнее надавила на плечо Локка. Он закрыл глаза и напряг все свои чувства – слух, осязание и животные инстинкты, – пытаясь в полной темноте не упустить ни единого намека. Как Селендри отнесется к участливому состраданию – с презрительным отвращением или с благодарностью? Сердце Локка гулко колотилось в груди, на виске подрагивала тонкая жилка.
– Ничего исправлять не надо, – еле слышно шепнула Селендри.
– Какая жалость… – промолвил Локк. – А я так надеялся развеять ваше беспокойство.
– Это невозможно. Вы этого не сможете.
– Вы мне даже попробовать не позволите?
– Господин Коста, ваши разговоры, как ваши карточные фокусы, хороши только для отвода глаз – уж слишком гладко у вас выходит. Боюсь, ваши речи скрывают гораздо больше, чем ваши ловкие пальцы. Между прочим, я согласилась сохранить вам жизнь лишь потому, что вы можете сослужить кое-какую службу вашему господину.
– Селендри, я не хочу быть вашим врагом, – проникновенно сказал Локк. – Не хочу доставлять вам неприятностей.
