Он торжественно согласился, но я все же посадила его рядом с собой, чтобы нарезáть ему мясо и разбавлять водой вино. Хотя я и заверила Джоффре, что Родриго должен появиться, ко времени начала застолья его еще не было. Зато Хуан произнес тост за нашего отца, а потом – скучную речь о том, что в Риме начинается новая эпоха, что прежняя продажность будет искоренена и правда Христова восторжествует.
Если подобные речи и ожидались, то уж точно не манера, в какой они произносились. По ходу своей речи Хуан обводил собравшихся угрожающим взглядом, словно отмечая врагов. Пожалуй, кое-кого из гостей пробрала дрожь: они уже прознали про столкновение перед нашими воротами. Хотя на дороге к палаццо не осталось никаких следов (Томассо исполнил указания матери), я была уверена: будь тут хозяином Хуан, голова убитого наемника украшала бы наш стол, служа жутким предупреждением.
За столом мы просидели несколько часов, но наконец нас отпустили, и я повела Джоффре в сад: не хотелось слушать неизбежные сплетни дам и болтовню мужчин, смотревших на нас с многозначительным видом. Приблизилась полночь. Мы с Джоффре сидели на бортике фонтана, опустив руки в воду, и делали вид, будто ловим отражение звезд. Вдруг сад накрыла тишина, будто чреватое громом затишье перед грозой.
Я сразу же вскочила:
– Джоффре, быстро! Вытирай руки!
Свои я отерла о юбку, и мы бросились к дому. Едва успев добежать до внешней террасы, я увидела в галерее крупную фигуру и услышала мощный голос:
– А где тут моя farfallina?
– Я здесь!
Я побежала еще быстрее. Джоффре не отставал. Папочка схватил меня в объятия. От него исходил запах благовоний, впитавшийся в одежду вместе с соленым потом. Я наслаждалась его близостью, только теперь позволив себе почувствовать, как сильно испугалась днем у наших ворот. Теперь, когда babbo здесь, все будет хорошо. Никто не осмелится помешать нашему счастью.
– Ах, моя девочка!
Он так сильно прижимал меня к себе, что корсет вонзился в мои ребра, и я охнула:
– Ой, папочка, ты меня задушишь!
Он неохотно отпустил меня, нахмурив широкий загорелый лоб. Он никогда не носил головного убора, хотя к шестидесяти одному году растерял почти все волосы и его лысая макушка была покрыта пятнышками, как яйца малиновки. Его темные глаза, несмотря на малый размер, пылали страстью, когда разглядывали меня, словно искали видимые раны.
– Адриана мне все рассказала. Подумать только, что могло случиться… – Он сжал кулаки. – Я бы камня на камне не оставил от этого города, разбил бы его их несчастными головами.
– Пустяки. – Я выдавила улыбку. – Хуан ничего такого не допустил бы.
– Да, я слышал. – Он нахмурился. – Придется возмещать убытки семейке этого мерзавца. А еще придется заверить кардиналов наших общих судов в курии, что мой сын не собирается убивать недовольных направо и налево. Ничего себе тарарам в день моего избрания! Святые угодники, Хуан слишком часто хватается за меч! Не мог он просто прогнать этого бездельника?
– Он защищал нас. – По иронии судьбы мне приходилось выгораживать брата, которого я вовсе не любила. – Этот бездельник оскорбил нашу семью. И уже собирался вытащить нож.
– С ножом против меча у него не было шансов. А оскорбления – всего лишь слова. Мы не можем убивать людей за то, что они нас оскорбляют. – Он сухо рассмеялся. – Если бы за оскорбления убивали, то в этой стране не осталось бы ни одного человека благородных кровей. Большинство из них так или иначе порочили нас в свое время. – Папочка вздохнул. – Но самое главное, ничего серьезного не произошло. Ничего такого, что нельзя было бы уладить двумя-тремя сотнями дукатов.
Я вдруг вспомнила, повернулась и подтолкнула вперед младшего брата:
– Папочка, тут Джоффре. Он весь вечер ждал тебя.
Мой брат поклонился с мучительным тщанием, а на лице отца появилось недовольное выражение.
– Разве тебе давно не пора спать?
– Да, дядя Родриго. – Улыбка сошла с лица Джоффре. – Но Лукреция… Она сказала, мы можем погулять по саду до твоего прихода, а я… я хотел…
– Да? Что ты хотел? Перестань мямлить и говори.
– Я хотел поздравить тебя! – выпалил Джоффре. – А еще хотел спросить, нельзя ли мне теперь жить с Лукрецией. Я очень скучаю по ней, а она говорит, что будет рада обо мне заботиться.
Отец кинул на меня пронзительный взгляд:
– Ты ему это говорила?
– Да. – Я нахмурилась, не понимая, что вызвало его недовольство. – Мы теперь редко видимся, и я подумала, если у меня будет собственное палаццо, то там хватит места…
– Ты неправильно подумала. – Он снова перевел взгляд на Джоффре. – Забудь об этом. Ты еще слишком мал, чтобы покинуть дом матери. Ваноцца этого не допустит. А кроме того, у Лукреции скоро появятся собственные важные обязанности.
Он поднял правую руку, подчеркивая значимость своих слов. В свете факела сверкнул массивный золотой перстень на его среднем пальце, с перекрещенными папскими ключами
[21]. Я знала, что когда умирает очередной римский папа, его личное кольцо разламывают и для преемника отливают новое. Папочка, вероятно, был настолько уверен в своем избрании, что приказал изготовить себе кольцо еще до голосования.
Он протянул руку Джоффре, чтобы мальчик поцеловал кольцо.
– А теперь беги к Ваноцце и скажи, чтобы отвезла тебя домой. На улицах небезопасно, и я не хочу новых происшествий.
Джоффре посмотрел на меня несчастным взглядом, потом поклонился еще раз – теперь с меньшим тщанием. Он побежал в палаццо, и по его шаткой походке было видно, что он отчаянно пытается сдержать рыдания.
– Должен тебя попросить, чтобы в будущем ты не внушала ему всякие идеи, – обратился ко мне папочка. – Я понимаю: ты хочешь добра, но Ваноцце не понравится, если у нее заберут последнего ребенка.
– Он ведь и твой ребенок. – За всю жизнь я ни разу открыто не возражала отцу, но сегодня не могла понять, почему он с таким пренебрежением отнесся к Джоффре. – Я не понимаю, почему Джоффре не может жить со мной или знать, что он один из нас. Не думаю, что она там учит его уму-разуму…
– Лукреция, basta! – Он перешел на испанский, наш секретный язык, и при этом бросил взгляд через плечо на кардиналов его двора, собравшихся на террасе на расстоянии броска камня. – Хватит, – повторил он тихим голосом. – Я не позволю перечить мне. Я теперь римский папа и должен проявлять осторожность, в особенности в делах семейных. Мне и без того со многим приходится мириться, а ты еще навязываешь мне мальчика, который, возможно, вовсе и не мой сын.
– Не твой? – с удивлением проговорила я. – Что ты имеешь в виду?
