– Мы гордимся тобой, Лючия, – сказал он, не обращая внимания на Альфонсо.
Тот стоял в нескольких шагах от меня вместе с Санчей, которая вырядилась в бирюзовый шелк. После этого Чезаре зашагал прочь, отчего во мне снова поднялась предательская волна страха.
Я поймала себя на том, что прижимаю ребенка к груди.
– Он ревнив, – сказала Санча. – Не может смириться с тем, что ты родила сына моему брату и наследника неаполитанской крови, от которого без ума его святейшество. Для него это препятствие, угроза его положению. Он не успокоится, пока…
– Санча, – оборвал ее Альфонсо, – прекрати! Ты ее пугаешь.
– Это хорошо. Пусть боится. Мы все теперь, когда он вернулся, должны бояться. Он нас всех спровадит на тот свет.
– Я все держу под контролем, – тихо проговорил Альфонсо. – Уверяю тебя, он ничего не сможет сделать.
Его убежденность умерила отчаянное биение моего сердца. Я передала сына няньке, и мы продолжили празднество. Я легко улыбалась и весело смеялась, изображая удовольствие при виде акробатов и других артистов, хотя и чувствовала, что Чезаре не сводит с меня глаз.
Во время последнего праздничного дня перед Великим постом, когда я пробиралась через толпу в поисках Альфонсо – в последний раз я видела его рядом с папочкой, – сзади ко мне подкрался Чезаре. Я развернулась и невольно опустила украшенную драгоценными камнями маску. На нем тоже была маска. Я не заметила его в толпе, потому что в этот вечер он облачился в белое. Теперь, когда мы стояли вплотную, я узнала и его одеяние – маскарадный костюм единорога, который был на нем в день нашей свадьбы с Альфонсо.
– Ты вечно будешь избегать меня? – спросил он. – Я вижу такой испуг в твоих глазах, когда ты смотришь на меня. Ты считаешь, я настолько изменился, что ты больше не можешь меня любить?
Я сердито тряхнула головой, подавляя желание напомнить ему: если он видит испуг в моих глазах, то винить в этом должен только себя.
– Что за глупость? Ты ничуть не изменился. Может быть, тебе кажется, что это так здорово – ходить крадучись по коридорам Ватикана, пугая епископов и кардиналов, но для меня ты так же понятен, как и всегда. Когда уже закончится этот маскарад, чтобы мы могли увидеть твое истинное лицо?
– Ах, Лючия, какое остроумие! – Он помолчал, дергая крестовую шнуровку своего дублета. – Он был у меня почти в руках. Мне оставалось несколько лиг до его несчастного, пропахшего рыбой городка, когда я получил известие, что Милан снова под властью Сфорца. Если бы эта новость пришла на несколько дней позднее… – Он вздохнул.
Я не сразу поняла, о ком он говорит. А когда поняла, мой голос зазвучал жестко:
– Мы разве не оставили все это в прошлом? Если простить и забыть могу я, то уж наверняка можешь и ты.
– Простить? – Улыбка, словно кинжал, рассекла его рот. – Да я бы ради тебя искупался в его крови. Джованни Сфорца из Пезаро в долгу перед нами, и я уж позабочусь, чтобы он отдал должок.
– Не перед нами. – Я сделала шаг к нему, замечая, как его зрачки расширились за маской, а рот приоткрылся. Мне стало и легче, и тревожнее от мысли, что я все еще обладаю над ним такой властью. – Я не хочу никакой мести. Не собираюсь проводить жизнь в мечтах о смерти человека, который ничего для меня не значит.
Он так быстро выбросил вперед руку, мгновенно обхватив мой локоть, что я даже не успела среагировать.
– Он пренебрегал тобой! – Каждое его слово было напитано ядом ненависти. – Никто – никто! – не может безнаказанно унижать мою сестру. Пока я жив. – Он помолчал, сжал мою руку еще сильнее и прошептал: – Vae illi homini qui cupit.
Опасайся того, кто алчет.
Его слова вонзились в меня, как осколки стекла. Это же неясное предостережение я слышала от папочки, когда пришла к нему после смерти Хуана. Еще вспомнилось, как мы возвращались в Сан-Систо вместе с Чезаре и я спросила, виновен ли он в смерти Хуана. Перехватило дыхание, когда я поняла: отрицая свое участие, он солгал. А я позволила ему обмануть меня, цепляясь за иллюзию, которая всегда меня утешала: будто он остается моим любимым братом, пусть необузданным и вспыльчивым, часто неразборчивым в средствах и пугающим, но при этом не понятым в его стремлении доказать, что он кое-что значит в этой жизни.
Папочка пытался донести до меня правду. Человеком, который алчет, был Чезаре, он хотел получить все то, что имел Хуан. Наш брат и в самом деле умер от руки Чезаре. И наш отец знал это. Знал это с того самого момента, когда тело Хуана выловили из Тибра. Именно поэтому он и приостановил расследование убийства, не желая, чтобы всплыли какие-либо свидетельства против Чезаре.
Вероятно, Чезаре увидел мой ужас. Он выпустил меня, отступил на несколько шагов. Напускная беспечность вновь скрыла его истинное лицо.
– И вот опять я вижу у тебя этот взгляд. Похоже, теперь между нами есть еще одна тайна, прекрасная Лючия.
Не случайно он упомянул мою тайну – первого ребенка. Он думал, что она свяжет нас, но я больше не хотела видеть его раны, утешать его или убеждать в папочкиной любви. Я была слепа в его отношении только потому, что сама хотела этого. Позволила себе верить его лжи, потому что альтернатива была слишком страшной. На самом деле все это время я чувствовала демона внутри его, того демона, о котором давным-давно он сам меня предупреждал.
Мой дьявол – ненависть. Пока Хуан жив, он будет стоять у меня на пути. Я обречен вечно оставаться в его тени и никогда не стану тем, кем мог бы стать.
– Желаю тебе спокойной ночи. – Он отвесил мне элегантный и притом насмешливый поклон и тут же исчез, смешался с толпой болтающих придворных, рассеялся, точно облачко белого дымка.
Кто-то положил руку мне на плечо. Вздрогнув от неожиданности, я обернулась и увидела Альфонсо.
– Что он тебе сказал?
– Ничего, – прошептала я, глядя в пустое пространство, где только что стоял мой брат, и понимая, что потеряла его.
Отныне он жил в другом мире, где не было ничего святого и все имело цену.
Я посмотрела на Альфонсо:
– Отведи меня домой.
Глава 32
Колючий дождь с градом затопил улицы; летняя молния пронзала небеса, озаряя мои комнаты столь яростной белой вспышкой, что Родриго начинал плакать. Я приказала закрыть все ставни и занавеси.
Едва закончилось утро. Гроза бушевала нещадно. Вынужденная целый день сидеть близ жаровни, я пыталась сосредоточиться на книге Вергилия, но его изящные стихи плыли у меня перед глазами. Головная боль усилилась, и я решила пойти в спальню вздремнуть.
Я уже собиралась просить своих дам проводить меня, когда в коридоре зазвучали громкие голоса. Я встала и послала Муриллу унять их, чтобы не разбудить Родриго. Но не успела она дойти до двери, как та распахнулась и вбежал Альфонсо, с ног до головы покрытый пылью.
