В Sala Reale Хуан встал на колени, чтобы поцеловать туфлю папочки. Наш отец не скрывал слез.
– Не урони чести нашего семейства. В седле всегда надевай перчатки – наш народ любит красивые руки. Будь учтив по отношению к их католическим величествам и нежен со своей женой – она из благородной семьи.
– Может быть, отцу следовало бы сказать: «Не обходись с ней, как привык с твоими шлюхами», – прошептал мне на ухо Чезаре, когда Хуан двинулся в нашу сторону.
Тот отрастил роскошную бороду и стал похож на сатира с фрески, который слишком рано вкусил слишком много. Когда он без особого чувства обнимал Чезаре, мне пришлось отгонять от себя жуткое воспоминание о нем с Джулией.
– Не буду тебя просить, чтобы ты скучал по мне. – Хуан отстранился от него.
Чезаре улыбнулся:
– Ты хорошо сказал, потому что мне бы не хотелось лгать тебе в ответ.
Хуан повернулся ко мне. Царапнул бородой по моей щеке и прошептал:
– Мы не можем вечно хранить твою immacolata
[36], сестра. Думаю, теперь ты знаешь, как наилучшим образом угодить твоему мужу.
Я отпрянула от него, а он ухмыльнулся. В чертах его лица читался намек на нечто непристойное.
– Плитку из Севильи, как та, что в апартаментах папочки, и телячью кожу, буду тебе очень признательна, – громко сказала я.
– Плитку и телячью кожу, – повторил Хуан.
Он пошел туда, где в ожидании стоял папочка, собираясь проводить сына к его свите. Среди провожающих я увидела Джема, кипевшего бессильным гневом. По требованию папочки и условиям его ссылки в Рим он должен был остаться здесь.
– Что этот идиот сказал тебе? – прорычал Чезаре.
– Ты слышал, что я ответила, – весело проговорила я, хотя губы Хуана все еще жгли мою щеку. – Он спросил, не нужно ли мне что-нибудь прислать из Испании.
Резные двери Апостольского дворца распахнулись. С пьяццы донесся рев: люди, подогретые бесплатным вином, вливались с прилегающих улочек, залезали в фонтаны.
– Прощай, брат, – пробормотала я. – Надеюсь, мы больше не увидимся.
* * *
Осень принесла бури и дурные предзнаменования. В Сиене статуя Девы Марии плакала кровавыми слезами. Во Флоренции доминиканский монах по имени Савонарола предвещал с кафедры, что некий Завоеватель освободит Италию, даже не доставая меча. В нашем Вечном городе из сгущающихся туч землю поражали молнии: они попадали в шпили, ударили в старую Ватиканскую базилику, отчего часть ее обветшалой крыши обвалилась, а это еще больше ухудшило настроение папочки. Теперь ему пришлось изыскивать необходимые средства для починки крыши, и ремонт его апартаментов в очередной раз откладывался.
– Со времени отъезда Хуана он подавлен, у него сплошные проблемы, – вздохнула Джулия со своего удобного кресла во дворике.
Мы с Адрианой сидели на стульях под колоннадой, вышивали салфетки для монастыря Сан-Систо, в котором я обучалась. Мы потели в наших платьях. Грозы могли швыряться градом и проламывать крыши, но жара не спадала. Воздух был душен, влажен, вызывал страхи перед неминуемым смертельным поветрием.
– Даже кардиналы курии набрались храбрости и упрекают Родриго в возвышении Чезаре.
Она сделала паузу, чтобы убедиться, что мы слушаем.
– Понять не могу, против чего они возражают, – срывающимся голосом сказала я. – Чезаре – кардинал Валенсии вот уже больше года.
Джулия, обнажив шею, провела рукой по горлу:
– Вот против этого они и возражают, потому что церковный закон запрещает возведение в кардинальский сан незаконнорожденного сына. Один престарелый кардинал Коста, кажется, удовлетворился декретом Родриго, в котором утверждается, что Чезаре – сын Ваноццы и ее первого мужа, но остальные требуют лишить его сана. Узнав об их планах, его святейшество пригрозил назначить столько новых кардиналов, что вся Италия станет подотчетна одному ему. – Она рассмеялась. – Можно только порадоваться тому, что кардиналы не знают о другом тайном эдикте Родриго, подготовленном по настоянию Чезаре. В этом эдикте утверждается, что Чезаре – Борджиа.
Мне хотелось швырнуть в нее вышивкой, призвать молнию, чтобы поразила ее на месте. Точно такие же чувства возникли и у Адрианы: она смерила Джулию испепеляющим взглядом.
Джулия ничего не заметила.
– И словно этого мало, из Испании дошли слухи, что Хуан так и не удосужился стать настоящим мужем своей жене. Вы можете себе представить такое? Бедняжка томится вот уже больше месяца, а он проводит время со своими новыми друзьями, для развлечения побивая камнями кошек и собак.
При упоминании имени Хуана я стиснула зубы. Он явно ничего не сказал Джулии о той ночи, и она пребывала в счастливом неведении о моей осведомленности.
– Он оправдывает опасения Чезаре, – продолжала Джулия. – Уже потратил все свои деньги, и ему пришлось просить доступа к доходам герцогства, в чем королева Изабелла ему отказала. Прислала Родриго письмо с условиями, на которых герцогство останется за Хуаном.
Пяльцы с вышивкой задрожали в моей руке.
– Dio mio, ты хоть когда-нибудь слушаешь себя? – не выдержала Адриана. – Эти постоянные претензии и знание частных дел его святейшества. Неужели ты думаешь, что делаешь нам честь? Думаешь, нам приятно видеть, как ты в презрении попираешь и свой брак, и жалкие остатки своей репутации заодно?
Джулия побледнела. Я с трудом подавила удовлетворенную улыбку. Джулия с Адрианой и прежде не очень дружили, но сегодня Адриана в первый раз высказалась столь определенно. Джулия на какое-то время потеряла дар речи, а когда обрела его, не смогла скрыть ярости:
– Да как… как вы смеете говорить мне такие гадости?!
– Кто-то ведь должен тебе сказать! И потом, я сказала одну только правду.
– Никакая это не правда! – Джулия в гневе вскочила на ноги. Мой Аранчино, лежавший в тени у фонтана, вытянул лапку, показывая коготки. – Мне плевать, что обо мне говорят! Чернь ничего не знает о высших узах, связывающих меня с его святейшеством.
– Ой ли? – Адриана смерила ее взглядом. – Я готова биться об заклад, в этом городе не осталось ни одного человека – знатного рода или низкого, – который не знал бы об этих так называемых высших узах.
Джулия посмотрела на меня. Я стиснула зубы. Еще не пришло время бросить ей вызов открыто, и я опасалась, что она может почувствовать произошедшие со мной перемены. Пока что она ничего не заметила, но только потому, что не считала меня способной что-либо скрывать. Как долго мне придется молчать?
– А ты – такая целомудренная и самодовольная! – зло проговорила она. – Ты тоже поддерживаешь эту клевету на меня? А ведь я была тебе как сестра. Или ты только делаешь вид, будто мы с тобой друзья, потому что тебе отец так приказал, хотя на самом деле ты меня ненавидишь, потому что хочешь, чтобы он целиком принадлежал тебе?
