– За что ее и забили насмерть камнями. – Я улыбнулась, чтобы сгладить мучительную гримасу на его лице. – Так что мы проделали полный круг до святого Бернардино и Савонаролы. Женщина, выражающая свои мысли, – опасное существо.
– Не для меня. – Он еще сильнее сжал мои руки и подтянул меня поближе; мне вдруг показалось, что мои пальцы размягчаются. – Я уважаю женщину, которая высказывает свое мнение, не боится бороться за свои убеждения и быть самой собой.
– Женщину? Или жену? – Он замер, пораженный, а я отняла руки. – Как, несомненно, понимает мой господин, это не одно и то же, по крайней мере для большинства мужчин.
Я хотела встать.
Он смотрел на меня:
– Я не принадлежу к большинству, как моя госпожа теперь уже наверняка заметила.
Больше он не стал брать меня за руку. И я остро ощутила, что, если сейчас я повернусь и уйду, он не попытается меня остановить. Он предлагал мне выбор, и мое сердце раскалывалось при мысли о том, что он из числа тех, кого я должна опасаться.
Он обладал силой, способной перевернуть все мое существование.
– Я с удовольствием провела с вами время, – сказала я, противясь желанию опустить ресницы в притворной скромности. – Благодарна вам, принц Альфонсо, за то, что просветили меня так, как я и не предполагала. Я навсегда запомню ваш урок.
– И я тоже. – Он встал. – Жалею лишь о том, что скоро должен возвращаться в Неаполь. А у меня такое чувство, что мы еще многое можем открыть друг другу. Вы позволите мне писать вам, донна Лукреция?
Не успев подумать, не успев усомниться, я поцеловала его. Он не вздрогнул, хотя от удивления замер на миг. Но потом его губы ожили и ответили. Отстранившись, я увидела то, на что и надеялась, – изумление на его лице, словно он вкусил что-то такое, чего никогда не сможет забыть.
– Да, – тихо ответила я, – вы можете мне писать.
Накинув капюшон, я развернулась, зная: задержись я еще немного, и буду вынуждена отдать ему то, что отдать пока не готова.
Как я и подозревала, Альфонсо Арагонский не попытался меня остановить.
Когда я вернулась, Пантализея расхаживала по внутреннему дворику моего палаццо.
– Где бы вы ни были, я буду молиться, чтобы он не оказался болтуном, – пробормотала она, увидев меня в воротах. – Это послание пришло несколько часов назад из палаццо вашего брата. Слуга сказал, дело срочное.
Я взяла у нее бумагу, всем существом ощущая тревогу. Очарование свидания рассеялось, как мираж.
– Я должна немедленно идти к нему! Чезаре вернулся. И он болен.
Глава 20
Я села в упряжные носилки и с Пантализеей и двумя сопровождающими отправилась в район Трастевере. Стемнело, туман окутал город, но узкие улочки и пьяцца были наводнены ворами, шлюхами и желающими пофорсить кондотьерами, ищущими развлечений под низкими карнизами. Факелы в руках вооруженных сопровождающих едко чадили. Двери и ставни таверн были широко распахнуты, изнутри доносился пронзительный хохот и звон кружек.
Когда мы добрались до палаццо Чезаре, мои сопровождающие постучали в ворота. Не отпирали целую вечность: я сжимала кулаки от нетерпения, а Пантализея взволнованно поглядывала из-под своего капюшона. Наконец донесся звук отодвигаемой щеколды.
Открылись боковые ворота. Мы вошли во двор и увидели дом моего брата, погруженный в темноту. Единичные факелы во внутреннем дворе проливали свет на кофры и сундуки, брошенные после приезда Чезаре из Неаполя, на тех же местах и с теми же веревками.
Перед нами встал открывший нам слуга. Даже не взглянув на него, я сказала Пантализее:
– Подожди здесь с охраной.
После чего сбросила капюшон и принялась подниматься на piano nobile, а потом поспешила по лоджии в апартаменты Чезаре.
Из темноты вынырнул чей-то силуэт, и я в испуге остановилась.
– Микелотто!
Я прижала руку к бьющемуся сердцу. Слуга моего брата поклонился. Во тьме я едва его узнала, но стоило ему заговорить, как его мрачный тон наполнил меня страхом.
– Донна Лукреция, вас не ждали.
– Не ждали? – Я вытащила смятую записку из внутреннего кармана плаща. – Я получила это послание от…
И вдруг я поняла, что не знаю, кто отправитель. Я стояла в нерешительности, но тут услышала за спиной Микелотто торопливые шаги. Он обернулся, и я увидела Санчу. Ее волосы были растрепаны, глаза казались огромными на осунувшемся лице. Мои страхи усилились. За все время нашего знакомства я впервые видела ее в таком состоянии.
– Лукреция, слава Богу! – Она схватила меня за рукав. – Где ты была? Я послала записку сто лет назад. Все это время жду тебя.
– Ты знала, где я была. В библиотеке. Ты сама помогла устроить…
Микелотто вклинился между нами, вынудив ее отпустить мое платье.
– При всем моем уважении, ваше высочество, – пробормотал он Санче, – не думаю, что мой господин хотел бы, чтобы сестра видела его в такое время. Не в том состоянии, в каком он сейчас.
Не давая Санче времени на ответ, я твердо сказала:
– Если я нужна моему брату, то хочет он видеть меня или нет, не имеет значения. – Расстегнув плащ, я уронила его на плиточный пол. – Прошу вас отойти в сторону.
Микелотто поднял мой плащ:
– Как скажете, моя госпожа.
Санча потащила меня к двойным дверям. Когда она остановилась, я всмотрелась в ее лицо:
– Ты написала, он болен? Что с ним? Лихорадка?
– Может, и лихорадка. – Голос ее дрожал. – Но я такой никогда не видела. Он приехал вчера. Не хотел, чтобы кто-нибудь знал об этом. Попросил меня встретить его здесь, сказал, что мы должны обсудить кое-что важное. Я, естественно, тут же пришла. Думала, он хочет…
– Да, – сказала я, сгорая от нетерпения. – Я знаю, что ты подумала. А что говорил он?
– Он, казалось, был в полном порядке. – Она принялась ломать руки. – Красив, как всегда, румян от солнца, и никакой усталости после скачки. Но он… он был в бешенстве. Как только я вошла в его комнату, он впал в неистовство.
– В неистовство? – Мне хотелось схватить ее, силою вытрясти из нее слова. – Из-за чего?
– Из-за Хуана.
Я застыла.
– Хуана? Но он же в Испании.
– Скоро он будет здесь. – Дрожа, Санча дышала ртом. – Отец вызвал Хуана. Жена-испанка родила сына, и его святейшество решил, что Хуан должен вернуться и возглавить военные действия против Орсини в Романье. Они отказываются присоединиться к Священной лиге, и твой отец хочет наказать всю их семью за помощь французам и призывы лишить его папского престола. Его святейшество хочет, чтобы Хуан стал гонфалоньером Папского государства
[62].
