Мать сжала зубы, отчего ее челюсть выступила вперед.
– Понимаю, – наконец произнесла она. – Ты думаешь, что можешь шантажировать меня, но ты ошибаешься, если считаешь, что Родриго легко сдастся. Он обожает Хуана. Он собирается послать за доньей Марией и их сыном, чтобы они жили здесь вместе. Он сам мне об этом говорил.
– Планы могут меняться.
– Могут. Но не из-за тебя. Ты переоцениваешь любовь отца к тебе. Ты не первая из сбившихся с пути дочерей. Есть и другие способы предотвратить позор.
Я сделала вид, будто взвешиваю ее слова.
– Что ж, похоже, мне придется обратиться к кому-то другому.
Она вскочила на ноги, в ярости метнулась ко мне, обошла стол и схватила меня за запястье. Она чуть не сдернула меня со стула. Я словно издалека услышала звон графина – он упал, когда я снизу ударилась коленями о стол.
– Ты смеешь мне угрожать?! – прорычала она. – Смеешь? Если так, то я тебя предупреждаю: победа будет за мной. Я всегда побеждаю. Если ты хоть слово скажешь Чезаре, я вырежу этого бастарда из твоего живота, внук он мне или нет.
Мне хотелось громко рассмеяться. Выплеснуть ей в лицо мою собственную ярость. Она клюнула на мою наживку. Не усомнилась, что я не выдумала историю про изнасилование меня Хуаном и что Чезаре ничего об этом не известно. Ее угрозы больше не могли скрыть охвативший ее страх – она излучала его, как зловоние. Я идеально продумала план. Ключом ко всему был Чезаре. Он всегда был ключом. Она прекрасно знала: если правда станет известна Чезаре, то безопасность Хуана, даже его жизнь окажутся под угрозой. Чезаре никогда его не простит. Он будет мстить за меня. Выпотрошит Хуана собственными руками.
Я вырвалась из ее хватки:
– Делай, что я говорю, и Чезаре никогда не узнает. Клянусь!
– А если не сделаю? – Она дышала натужно, с хрипом. – Если я откажусь?
– Тогда все последствия будут на твоей совести. Я хочу одного – никогда больше не видеть Хуана. Как ты это устроишь, оставляю на твое усмотрение. Но если не ты – я позабочусь об этом сама.
Она отступила на шаг, прижав кулаки к бокам:
– Даже если я соглашусь убедить его и твой отец согласится, можешь не сомневаться: придет время, и расплата тебя найдет. Хуан – будущее династии, слава его семьи. Родриго не оставит его из-за ошибки.
От ее жестоких слов у меня скрутило живот.
– Пусть будет что будет. Не могу себе представить, какую славу можно обрести, будучи обвиненным в инцесте. А моя ошибка может привести к рождению сына. Если так, то я отдам его папочке, пусть воспитывает нового принца Борджиа, который возвысит нашу семью. При условии, что он никогда не узнает, кто отец ребенка.
– Ты хочешь подвесить этот меч у нас над головой? – Она фыркнула. – Такие игры – у них не бывает конца. Ты не будешь знать ни минуты покоя. Но ты еще можешь спастись от этого. Шанс еще есть. Нужно кое-что сделать.
– Ты предлагаешь мне избавиться от ребенка и сделать вид, что ничего не было? Это ты называешь «спастись»? – Я отрицательно покачала головой. – Никогда! Ни за что не совершу грех убийства плоти от плоти моей.
– Тогда ты будешь навечно проклята! Я тебя предупредила. Я тебе сказала, что вы станете друг для друга роком.
– Хватит! – Ярость в моем голосе была подобна удару хлыстом по воздуху между нами, и это заставило ее замолчать. – Больше ни слова! Я хочу, чтобы Хуан и Джованни исчезли из моей жизни. Если мне не суждено быть счастливой, если я больше не буду знать ни минуты покоя, то, по крайней мере, мне не придется выносить этих двоих. Что же касается моего ребенка, то, если он выживет, на нем не должно быть никакого следа моего греха. – Я подняла руку, пресекая ее возражения. – Нам больше нечего сказать друг другу. Я готова обо всем рассказать Чезаре, а потому предлагаю тебе сделать то, о чем я прошу.
Ваноцца развернулась, схватила свою шаль и ворохом черных юбок покатилась прочь. Ее тяжелые шаги вскоре стихли, и наступила зловещая тишина.
Я посмотрела на свои руки: они дрожали. Оставив стол в беспорядке, я вернулась в свои комнаты, где возле узкого окна сидела Пантализея. Склонив темноволосую голову над вышивкой, она выглядела так безмятежно, так глубоко погрузилась в свое занятие, будто мы по-прежнему живем в палаццо Санта-Мария ин Портико и она латает мой рукав. Захотелось обнять ее – присутствие Пантализеи утешило меня, как никогда прежде. Она уже нарушила правила, побывав в моем палаццо и привезя кое-что из предметов роскоши: стеганые подушки для стульев и узкую кровать, покрывало, одеяла и хлопковые простыни, ковры и скатерти на столы, канделябр и жаровни. Когда настоятельница стала возражать, Пантализея отрезала:
– Она носит внука его святейшества. В отличие от Пресвятой Богородицы, ей нет нужды рожать ребенка в яслях.
Настоятельница только поджала губы.
Теперь Пантализея прошивала новую бархатную драпировку для арки в мою спальню. Старую она сорвала, увидев, что в ней поселились вши. Запах щелока, которым мыли монастырь, теперь вечно щекотал наши ноздри.
– Ну? – спросила она, когда я вошла. – Согласилась старая карга?
– Она ненавидит меня еще сильнее, чем прежде, но убедит папочку отправить Хуана назад в Испанию. У нее нет выбора. Она предпочтет отъезд Хуана позору семьи.
Во взгляде Пантализеи отразилось сомнение.
– А если ей не удастся? Семья может быть опозорена! Ваш брак еще действителен, а вы находитесь здесь и, вполне вероятно, беременны. Как вы собираетесь объясниться, когда вас призовут в курию для подтверждения девственности?
– Не знаю. Я не могу предвидеть будущее. Я не хотела ничего этого! – Голос у меня сорвался.
Неожиданно моя боль прорвалась потоком слез, который испугал меня не меньше, чем Пантализею. До этого момента я не плакала, не пролила ни слезинки, даже когда оставалась одна. Боль от жестокости Хуана словно окаменела во мне и лежала зловонной жемчужиной. Но, слыша собственную боль, я могла только рухнуть в объятия Пантализея и рыдать, как безутешная душа.
Я солгала матери. Я и в самом деле хотела сделать вид, будто ничего такого не случилось. Хотела верить, что если я откажусь принимать это, то смогу вернуться из моей добровольной ссылки и начать жизнь с чистого листа.
Но я вместо этого слышала голос, звучавший в моей голове: «Вы станете друг для друга роком».
Я прежде думала, что она имеет в виду меня и Чезаре.
Теперь я боялась, что ее проклятие распространяется на всю семью.
Глава 24
– Мадонна, просыпайтесь. Моя госпожа, вы должны проснуться!
Я застонала и глубже зарылась головой в подушки. Всего через две-три недели после визита матери у меня появилась тошнота, и я неслась к фарфоровому ведру в моей комнате, где мой желудок выворачивало, а голова пульсировала. После чего сил у меня оставалось только на то, чтобы добраться до кровати. Пантализея клала компрессы мне на лоб и заставляла пить настой ромашки.
