Все так и было – сердечный приступ, только патологоанатом не мог знать, что Таня выпила воду, в которой сутки простоял букет ландышей. Воду, напитанную ядами, Венечка ночью перелил из вазы в стакан. Он прекрасно знал, что Таня, как проснется, примет порошок дигиталиса, и все хорошо просчитал. Татьяна загнала его в угол, объявив, что подает на развод, а если он вздумает претендовать на квартиру или иное имущество, просто посадит в тюрьму. Уйти с голым задом и жить в постоянном страхе не входило в его планы. Когда-то он слышал от своего молодого любовника душераздирающую историю. Скорее всего, история была выдуманная – мальчишка ненавидел женщин, – а может, и нет. Как утверждал парень, его мать отравила отца водой из-под большого букета ландышей. Порывшись в энциклопедии, Веня нашел информацию, что действительно, если цветы простоят сутки в воде, вода превращается в яд. Образуется большое количество сердечных гликозидов, способных вызвать остановку сердца, а если такой водой запить дигиталис, который и сам в больших дозах может быть смертелен из-за тех же самых гликозидов, то конец очевиден. То, что вскрытие покажет недостаточность, никаких подозрений не вызовет: Татьяна сердечница с большим стажем, и никаких других экспертиз проводить не будут. К тому же в энциклопедии указывалось, что морфологические изменения при вскрытии не выявляются. Венечке понравились сама эстетика такого ухода из жизни, элегантность и необычность способа. Со смертью Татьяны основная цель достигалась просто: развода не было, и он, как законный муж, становился наследником всего ее имущества. Приемная дочь имела право на четверть наследства, но она была несовершеннолетней, и он мог оформить над ней попечительство. Сердце Венечки ликовало: теперь эта маленькая гадючка со свистком на шее, отравлявшая жизнь уже только тем, как презрительно смотрит на него, как брезгливо морщится при его появлении, будет полностью в его руках до наступления совершеннолетия. Первым делом он сорвет с ее шеи эту дурацкую штуку и выбросит на помойку. Почему хотелось сделать именно это, он не мог объяснить, но чувствовал неодолимое отвращение к Асиному талисману. Глупость, конечно, но иногда ему казалось, что девчонка при помощи этой штуки манипулирует людьми. Первый раз эта мысль пришла ему в голову, когда Асины работы были приняты на ура художниками и критиками. Девчонке устроили персональную выставку. Да где ж это видано! Мало кто понял, что почти в каждую картину вписаны знаки с ее талисмана. А вот он это сразу заметил. Они были везде – в пейзажах с переплетающимися ветвями, в натюрмортах, на кружеве скатертей и даже на портретах в завитках волос. Тогда его и осенило: именно они и воздействуют на подсознание зрителей, а значит, и на его собственное! Только вот каким образом? Иногда ему казалось, что девчонка читает мысли. Но ничего, теперь она полностью в его руках, теперь уже никто не помешает… Но он ошибся.
В детстве маленькая Ася ждала принца, который избавит ее от чар злого волшебника. Вместо принца появился Мишка. Она назначила его на роль спасителя, а после смерти Татьяны, которая узнала о Венечкиных «художествах», сказка стала былью. Пока страна хоронила народную любимицу, а «безутешный вдовец» вынашивал план избавления от приемной дочери, Миша остро почувствовал, что над Асей нависла опасность. Решение пришло мгновенно: они срочно поженятся. Аська переедет к ним, и никакой Веня ее не достанет.
Когда Миша изложил свой план, Ася обняла его и как-то буднично, кивком головы, согласилась с первой частью, а вот по поводу второй засомневалась:
– Твоя мама не согласится, чтобы я у вас жила.
– Вот глупости какие, – возразил Миша. – Эта квартира моя. Дед на меня завещание оформил. Я там хозяин.
– Хозяин ты, Мишка! Ты же несовершеннолетний. – Настя улыбнулась, утирая слезы. – Твоя мама всему хозяйка.
– Ну, конечно, – смутился он, – но только до зимы, а там нам обоим по восемнадцать исполнится.
– А пока что делать будем? Кто нас распишет?
– Не волнуйся, я все разузнал. Есть варианты. Можно и в семнадцать, если убедить, что срочно, а насчет мамы даже не думай, я сам с ней разберусь.
– Выгонит она меня, вот увидишь. Не нравлюсь я ей. Никогда не нравилась.
Когда Миша и Ася зашли в квартиру, на пороге выросла Клава в старом фланелевом халате с желто-лиловыми разводами, на макушке – пучок грязных волос, на губах – ярко-алая, местами съеденная помада. Она была похожа на боевого петуха.
– Ты чего это, Мишенька? Кого привел? Асю? Опять? Она ж теперь должна у себя жить, а то Венька хитрый, возьмет и выпишет ее. А там же квартира роскошная. Нам такая и не снилась! Это же дворец Зимний, а не квартира!
– Мам, там Асе нельзя находиться, – категорично заявил Миша.
– Что значит – нельзя? Он что, паскудник, приставал? – всплеснула руками Клава и даже вроде как выматерилась, прикрыв рот рукой.
– Не, мам, он не по девочкам, – успокоил Миша, отчего лицо Клавы пошло красными пятнами.
– Ты что такое говоришь? Ты на что намекаешь? Фу, гадость какая! И откуда ты про такое знаешь? Совсем распустился!
– Татьяна Николаевна перед смертью обо всем Асе рассказала, – спокойно ответил Миша и добавил: – Наверное, и умерла после того, как застала его с любовником.
Клава стояла как мешком прибитая, а потом засуетилась, подталкивая детей к кухне:
– Ладно, потом все расскажете, есть пошли.
Изображая праведный гнев, она наполнила тарелки огромными порциями макарон по-флотски. Потом сказала, что сама пойдет к Вениамину и во всем разберется. Неужели все эти годы Татьяна ни о чем не подозревала? А если подозревала, то, скорее всего, сделала завещание на дочку. Нет, надо проверить!
– Ты, Аська, просто так не сдавайся, – погрозила она толстым пальцем. – Борись за каждую копейку, за каждый метр этой квартиры. Тебе положено, и все тут.
– Мам, она там жить не будет, – охладил ее пыл Миша.
– Это как? А где же будет?
– У нас. С нами, со мной…
– Чего-то я не поняла. – Клава уставила руки в бока, в одной руке было зажато грязное полотенце. – Вам что тут, гостиница? Хватит уже, пожила пару дней. Негде у нас жить.
Ася вскочила и побежала в прихожую. Миша остановил ее, схватив за локоть.
– Мамуль! Я ведь тебе самое главное забыл сказать, – прокричал он от двери, еле удерживая Асю. – Мы решили пожениться! Аська – моя невеста. Так что никуда она отсюда не уйдет, а если уйдет, то и я с ней.
– Жених! Нет, вы видели такое, молоко ведь на губах не обсохло! – бушевала Клава. – Женилка еще не выросла! Невесту нашел – курам на смех, да кому она сдалась без квартиры!
– Мама, мы сейчас уйдем, а ты останешься одна.
Миша говорил с ней уже из комнаты, складывая в рюкзак свои вещи: куртку, джинсы, кроссовки, выгреб из комода майки, документы.
– Подумай хорошо, мам. Я не шучу.
Клава затихла, испугавшись, и было от чего. Сразу вспомнился рассказ деда Михаила о том, как родня не приняла его первую жену. Графья эти решили, что невеста им не ровня, он ушел и больше не вернулся. Клава со своей далеко не дворянской колокольни тоже считала Аську чужой – слишком уж много в ней непонятного и неудобного. Была б ее воля, вышвырнула бы на улицу, но своего сына она знала хорошо: если чего решит, так тому и быть. В деда пошел, а значит, не шутит. И Клава решила сбавить обороты.
