Помимо телефонных разговоров я записывал многочисленные истории Лоры, которые знал либо от нее лично, либо также благодаря подслушиванию ее разговоров с подругами. Бывали и случаи из жизни, свидетелями которых являлся я сам. И это были самые болезненные для меня факты ее биографии…
Сейчас, когда я был один и мне никто не мешал сосредоточиться и подумать о том, кто и за что мог убить Лору, я, просматривая свои записи, все больше и больше склонялся к тому, что убийцей ее мог быть либо Гора, либо Вик. Саша, высокий, худой красногубый парень с вытаращенными глазами и носом, забитым разросшимися аденоидами, был не в счет – слишком молод, слишком глуп, слишком труслив, чтобы быть способным на такое. К тому же он был, на мой взгляд, здоровым в отличие от этих двух психов – Горы и Вика.
Почему я не записал в убийцы ее остальных, «разовых» любовников? Да потому, что убийство было совершено в квартире ее родителей, а Лора вряд ли давала своим «денежным мешкам» их адрес. В этом не было никакого смысла. К тому же если с Горой и Виком ее связывала какая-никакая, но любовь, то с остальными – вполне конкретные, я бы даже сказал, экономические отношения: Лора спала с ними исключительно за деньги. Реальной, озвученной таксы никакой не было, но она существовала в Лориной взбалмошной головке: «Представляешь, – возмущалась она в трубку, разговаривая с подружкой Глафирой, – эта свинья дала мне всего сто долларов! Он что же, думает, что я такая дешевка?!» Было ясно, что это свидание было первым и последним. Начитавшись романов и вообразив себя обнищавшей графиней, заложившей свой последний дом, Лора продавала себя, как последняя проститутка, причем не где-нибудь, а в гостинице, где работают настоящие профессионалки. Уж не знаю, как она с ними договаривалась, но ее редкие попытки украсть у них хлеб ничем особо криминальным не заканчивались.
Как я вообще узнал об этом? Случайно. Ко мне приехал друг из Москвы, Макс, поселился в гостинице «Европа» и пригласил меня на ужин. Вот там-то, в холле гостиницы, на лестнице я и увидел свою Лору в компании двух командировочных. Видно было, что Лора нервничала и хотела как можно скорее зайти в номер, чтобы никто из знакомых не увидел ее. Я же, понимая, что она оказалась здесь не случайно (и что только вполне определенные обстоятельства позволяли двоим мужикам лапать ее, подталкивая в спину и направляя в свой номер), сделал так, чтобы она меня не увидела. Приятель мой, не понимая, зачем я тащу его вниз, решил, что мы идем в ресторан. Попытался заартачиться, мол, мы можем выпить вина и в номере, поэтому мне пришлось, зная его чрезмерную, порядком раздражавшую меня скупость, сказать, что угощу его ужином, после чего он уже шагал рядом со мной едва ли не вприпрыжку. Я имел самое смутное представление, какие именно дела привели его в мой город (кажется, он представлял интересы мебельной фабрики Подмосковья, штампующей «испанскую» мебель в подпольных цехах), но одно я знал твердо: Макс – бабник, и все сэкономленные на ужине деньги и командировочные потратит на женщин. Жене же привезет в подарок какую-нибудь безделицу вроде павловопосадского платка или подноса, расписанного под Хохлому… И уже за столом, изрядно выпив, я вдруг представил себе, что Лора успела переспать уже и с ним, пусть не в этот раз (Макс только что приехал), и мне стало дурно.
– Как ты проводишь здесь вечера? – спросил я у Макса, чувствуя, как краснею. Больше того, по лицу моему покатился пот, предательский, обильный.
– Когда сильно устаю, то ужинаю и ложусь спать. А если есть время и возможность, звоню одной знакомой, и мы проводим вечер вдвоем.
– Проститутка? – прохрипел я, не понимая, отчего я так волнуюсь.
– Да нет, нормальная девчонка. Познакомились однажды на набережной… У нее муж где-то в Сибири работает, дома редко бывает, вот жена и скучает…
Я немного успокоился. Нет, это не Гора. Гора не в Сибири, он вообще работает непонятно где и кем, вроде бы теперь в строительной фирме (или я снова не в курсе).
– Что, и денег не берет?
– Какие деньги, брат… Она же ради удовольствия встречается. Может, это она мне еще доплачивать должна, что я заменяю ей на время мужа…
Я слушал его, а перед моими глазами стояла Лора. И два ее спутника, увлекающие ее в гостиничный номер. И не страшно ей, моей девочке, оставаться наедине с ними? Неужели ей действительно так нужны деньги, что она зарабатывает их таким вот образом? Куда смотрит ее муж? Любовник? Родители, наконец? Мне вдруг захотелось найти ее и вырвать из лап этих подвыпивших командировочных, спросить ее, сколько ей нужно денег, чтобы она не шаталась по гостиницам и не продавала себя, как последняя шлюха. Но где ее искать? В каком номере? Меня в тот вечер охватила такая тоска, что я готов был разрыдаться на плече Макса.
А на следующий день я, размякнув в кресле, в наушниках слушал (вернее, подслушивал) ее телефонные разговоры со своими близкими и подружками, ждал, когда же она выдаст себя, кому первому признается в совершенном ею преступлении. Но так и не дождался. Она говорила о чем угодно, но только не о вчерашнем свидании. И все разговоры ее носили агрессивный характер.
«– Гора? Ты где был вчера? Я тебя прождала целый вечер, а потом мы с Глафирой отправились к моей тетке, помогать ей готовиться к юбилею… Ты слышишь меня? Я спрашиваю тебя, где ты был? В гараже, значит? И что ты там делал? Послушай меня, Гора, ты в машинах не разбираешься, ты не мог ее ремонтировать. Вот я и спрашиваю – что ты там делал? И где ночевал? Дома? Где – дома? У мамы? А почему мне не позвонил? Нет, дорогой, ты мне не звонил. Если ты считаешь, что имеешь право так со мной обращаться, флаг тебе в руки! Но только найди себе другую жену, ты понял меня?..»
Она разговаривала с ним жестким тоном, рубила на куски фразы, причем фразы привычные, повторяемые по пять раз на день, и ей казалось, что она нападает на мужа, обвиняя его в том, чего, скорее всего, и не было (Глафира стала его любовницей много позже, и в день убийства Лоры Гора был у нее, я это точно знаю, поскольку слышал, как он договаривался с ней по телефону из квартиры Ступниковых, другое дело, он мог уйти от Глафиры, чтобы убить Лору, а потом вернуться обратно, и Глафира наверняка подтвердила бы его алиби), а на самом деле она словно оправдывалась, но это знали только мы двое – она и я.
«– Глаша? Привет. Приходи, у меня суп харчо. И принеси те сапоги, которые ты мне показывала. Знаю, что велики, но что поделать? Набью в носки ваты, и все. Не в первый раз. И жакет принеси бархатный. Мне кажется, что я созрела. Да знаю я, что тебе деньги нужны, а кому они не нужны? Да, кстати, а где ты видела кошкин дом? Я домой уже купила такой, теперь хочу еще один, для другой Симы… Вик терпеть не может кошек, но держит Симу только ради меня. По-моему, у него даже аллергия на кошек… Кто? Вик? Как же, дождешься от него денег. Скорее рак на горе свистнет. Нет, мама подкинула. Нет, не ходила. Не встречалась. Пошли они все…»
Мне тогда показалось, что она плачет, что в глубине ее души все разрывается от жалости к себе, когда она вспоминает, как достались ей эти деньги на сапоги, жакет, какой-то там кошкин дом (ее собственная страсть вить гнезда везде, где ее хотят видеть, по ее мнению, была свойственна и кошкам, которым она покупала мягкие, обитые бархатом домики).
