Или умрет от пуль, выпущенных преследователями.
Шагровский предпочитал оглохнуть.
Глава 32
Иудея. Ершалаим.
Канун Пейсаха. 30 г н. э.
Каждый раз, оказываясь рядом с Ханааном, Иосиф бар Каифа удивлялся, насколько стар его тесть. И каждый раз восхищался тем, как Ханаан умеет противостоять безжалостному наступлению старости.
Не то, чтобы тесть скрывал возраст, нет, это было совсем не в характере бывшего первосвященника Иудеи. Да и как скроешь почти 80 прожитых лет? Но груз длинной жизни старик нес с достоинством, со стойкостью терпел одолевающие его недуги и сохранял поистине удивительную ясность ума, прозорливость и умение управлять людьми помимо их воли. Глядя в его слезящиеся глаза, окаймленные красной воспаленной плотью припухших век и практически лишенные ресниц, трудно было поверить в то, что Ханаан видел не хуже своего зятя, который был моложе его на тридцать пять лет. И, Иосиф сам понимал это, не хуже соображал.
Несмотря на то, что Каифа вступил в должность первосвященника еще при Валерии Грате и удержался на месте после того, как Грата сменил Понтий Пилат, иногда во время бесед с тестем Иосиф чувствовал себя несмышленым ребенком. Особенно когда в голосе Ханаана проскальзывало раздражение или проявлялись визгливые нотки (один в один как в голосе ханаановой дочери, жены Каифы – Геулы в минуты гнева), Иосиф непроизвольно сжимался, словно ученик под розгой учителя. Но если с Геулой он знал, как обходиться, то рядом со стариком тушевался и иногда предпочитал согласиться сразу, чем чувствовать на себе тяжелый, скребущий взгляд тестя, слышать неровные посипывания между резкими недоброжелательными фразами.
Неприятно было понимать, что старик всегда настоит на своем, но мало кто знал, что все свои ошибки (а некоторые из них едва не привели к потере власти и положения) Каифа все-таки сделал сам, действуя по собственному разумению, а каждый совет или распоряжение Ханаана, будучи исполненным, приводили только к упрочению этой самой власти – особенно в долговременной перспективе. Правление можно было назвать совместным, но сказать так означало погрешить против истины. Отношения между тестем и зятем были очень сложны. Ханаану был нужен человек, руками которого он будет вершить свои дела. Иосифу же был нужен человек, на которого можно возложить ответственность за любой поступок. Они могли ненавидеть или презирать друг друга, но не могли бруг без друга обойтись. Это было странно, но это было так.
Все священство знало, что за кряжистой фигурой Иосифа бар Каифы стоит щуплой тенью его малорослый мудрый тесть – и это всех устраивало. В общем-то, ни Каифа, ни Ханаан положение вещей особо и не скрывали и, когда на заседаниях Синедриона на месте главы сидел Иосиф, а Ханаан скромно занимал кресло, расположенное в тени, почти в углу, то все знали, насколько прочна паутина, протянувшаяся между бывшим и нынешним первосвященниками, и кто сейчас в действительности управляет собранием. Но все забывали о том, что паутина имеет два конца, и никогда не стоит обманываться, что до конца понимаешь, кто и от кого зависит.
Сегодня Ханаан выглядел особенно плохо.
Старика мучила подагра, и запах растирок, исходивший от его распухших ног, был поистине непереносимым. То ли от запаха, то ли от боли, то ли от начинающейся жары (а скорее всего от всех трех причин) Ханаан находился в очень дурном расположении духа. Внешне это выражалось разве что в том, что правая рука его, лежащая на подлокотнике кресла, нервно подрагивала, деформированные в суставах пальцы постукивали по дереву.
А день действительно обещал быть жарким, так что раздражался Ханаан не зря. Он вообще мало что делал зря – для того, чтобы предугадать полуденный зной особой прозорливости и не требовалось. Несмотря на сравнительно ранний час (Каифа специально не стал откладывать визит к тестю на более позднее время) солнце уже припекало. Над камнями балюстрады, с которой открывался превосходный вид на город и белую громаду Храма, начинал дрожать воздух, и небо из голубого становилось блеклым и выжженным. Измученные небесным жаром облака стремительно выцветали в зените.
– Что же твои хваленные шпионы? – проскрипел Ханаан, не утрудив себя даже попыткой поприветствовать зятя. – Расскажи мне, Каифа, сколько ты платишь этим бездельникам?
Иосиф промолчал.
Он сделал это по двум причинам. Во-первых, платил он шпионам немало, и было их не одна сотня – Ершалаим очень большой город, слышать и знать все, что происходит на улицах, на рынках и в некоторых домах необходимо, если не хочешь расстаться с жизнью. Сумма выплат на шпионов, доносчиков и просто сочувствующих была настолько значительна, что огорчила бы старика чрезвычайно. Во всяком случае, самого Каифу она огорчала настолько, что каждый раз, отдавая деньги в расход, он едва не закипал, словно горшок с похлебкой.
Во-вторых, он достаточно хорошо знал своего тестя, чтобы догадаться – ответ Ханаана не интересует.
– Почему, Каифа, мы узнаем все последними? – продолжил Ханаан. – Почему Афраний знает все еще до того, как что-то происходит? Он же римлянин! Он здесь чужой!
На этот раз ответить было нечего.
Афраний действительно знал все заранее. Этот невысокий человек с плечами греческого борца и головой философа, начал службу еще тогда, года хозяином во дворце первосвященника был Ханаан.
Он появился из ниоткуда.
Сошел с корабля в Кейсарии Стратоновой осенним ранним утром, легко вспрыгнул на спину отдохнувшей лошади, и в тот же день, к вечеру, Валерий Грат представил его как нового начальника тайной службы при прокураторе. Старый начальник – Донат – той же галерой отбыл на родину, и больше о нем никто не слышал. А, возможно, что и не отбыл, а просто так говорили. Если Грат кого-то невзлюбил, то возможность уехать в Рим живым была милостью Божией, а Бог, как известно, просто так милостями не разбрасывается.
Новый начальник был настолько молод, что при виде его люди улыбались – этот мальчик мог быть любовником прокуратора, чьим-нибудь любимцем, присланным в Иудею для того, чтобы начать восхождение по лестнице чинов, просто юным карьеристом, не отдающим себе отчета, в какую переделку угодил…
Он мог быть кем угодно, но не начальником тайной службы.
Но люди улыбались зря.
Ханаан сказал, что Афраний здесь чужой. Это было и так, и не так. Афраний был римлянином, но при этом знал Иудею и разбирался в здешних хитросплетениях лучше, чем большинство урожденных иудеев. Шпионов у начальника тайной службы было больше, чем у Каифы, и Иосиф был уверен, что многие из тех, кто получает деньги из казны священства, на самом деле верно служат этому приезжему.
– Тебе нечего сказать? – спросил Ханаан, выдержав паузу.
– Это так, – произнес Каифа. – Ты и сам знаешь, что мне не тягаться с Афранием. Но позволь мне спросить: что он знает того, что неизвестно мне?
