— Непременно увидите, — хмыкнул Оун. — И очень скоро.
* * *
Ровно в одиннадцать часов вечера Руди вошел в Сеть, зашел в свой чат и начал искать Леди Док.
Он ненавидел себя за это. Она недостойна того, чтобы давать ей еще один шанс. Вчера вечером она снова его обманула. Леди Док еще раз бросила его, обычно он такого не прощал, но с ней все было по-другому. Руди даже задумался над тем, кто в их отношениях главный. Но это его не очень беспокоило. Все преимущества на его стороне, ведь он знал, где она живет. Она полагает, что может избавиться от него, просто выйдя из чата или изменив свое виртуальное имя. Она считает, что может не приходить на встречи, которые сама же и назначает. Ее предшественницы тоже так думали. Прежнее его увлечение, эта маленькая сучка, которая пыталась обмануть его, так много болтала о себе, когда они общались в Сети, что Руди даже знал, что у нее в холодильнике всегда хранится кувшин с банановым коктейлем. Он оделся как посыльный, приехал к ней в офис, прокрался в кухню, закрыл дверь, кое-что добавил в ее коктейль и поставил на прежнее место. Так кто над кем имеет власть? Выпей это банановое чудо, детка.
Это, конечно, ужасно, но она умерла совсем не потому, что выпила тот коктейль.
В темноте светился экран компьютера. Совершенно чистый экран, на котором был виден только курсор. Руди не писал никаких сообщений. Было уже две минуты двенадцатого, когда на экране появилось сообщение, которого он так ждал.
«Леди Док вошла в чат».
Его гнев сменился радостью. Они опять были вдвоем в их персональном чате.
«Ты пришла», — напечатал он.
«Конечно».
«Не говори „конечно“ — ты вчера бросила меня».
«Извини».
Он надеялся, что она скажет еще что-нибудь в свое оправдание, но он уже знал, что этого не будет. Она никогда ничего не объясняла. И прошлой зимой тоже. Просто не пришла на встречу, о которой они договорились. Потом они еще только раз побеседовали в чате, и она бросила его. Наверное, хотела найти кого-нибудь получше. И после этого ей пришлось поплавать в озере Джамайка.
Даже и не думай, что тебе снова удастся бросить меня.
«Это все, что ты можешь сказать?»
«Попробую угадать. Чем я могу это компенсировать?»
«Ты знаешь чем».
«Ты хочешь, чтобы я пела тебе любовные песни?»
«Нет».
«Ты хочешь, чтобы я декламировала стихи?»
«Снова ошибка».
«Ты хочешь, чтобы я полизала твою большую палку?»
«Аааааааааа».
«Ты уже достал ее?»
«Да».
«Я хочу, чтобы он вытянулся во всю длину».
«Он уже готов для тебя».
Руди убрал руки с клавиатуры. Они так давно этим не занимались, что уже через полминуты он достиг вершины блаженства. Левой рукой он массировал свой член, а правой в ящике стола перебирал многочисленные фотографии Пейтон. Все они были сделаны тайно от нее. Он искал походящий снимок, чтобы кончить на него.
В этот момент он заметил, что на экране появилось сообщение:
«Тут кое-что случилось. Мне нужно уходить».
Он прекратил свои поиски.
«Подожди!» — напечатал он.
«Мне нужно уходить прямо сейчас. Встретимся завтра вечером в киночате».
«НЕТ!»
«Я обещаю. Завтра вечером точно буду».
«Ты сука!»
«Завтра. Я обещаю. Я обещаю».
«Не поступай так снова со мной!»
Он уставился в пустой экран. Ее уже не было.
— Будь ты проклята! — закричал он так громко, что даже стекла в окнах задрожали. Он с силой дернул ящик, доверху набитый фотографиями Пейтон, и, сорвав его с петель, швырнул в сторону. Фотографии рассыпались по полу. На одной из них была запечатлена Пейтон, занимающаяся бегом. На другой — Пейтон, идущая на работу. Еще на одной она обедала в летнем кафе.
А на этой фотографии Пейтон шла в квартиру Гэри Варнса.
Он дергал себя за волосы, корчился от боли и, когда уже не мог больше выносить эту пытку, закричал что есть силы. Наконец он разжал руки, закончив самоистязание. Он глубоко и шумно дышал, постепенно успокаиваясь.
— Это уже слишком, — тихо произнес он, уставившись в экран компьютера. — Пришло время действовать.
61
Пейтон похолодела от страха, когда ее адвокат встал, чтобы сделать объявление. В переполненном зале суда воцарилась мертвая тишина.
— Защита вызывает ответчика — доктора Пейтон Шилдс, — объявил он.
Все это время газеты изображали ее неверной женой, в ее честности сомневались адвокат и даже ее собственный муж. И вот наконец у Пейтон появилась возможность рассказать всю правду, которая известна только ей. Она знала, что этот день все-таки настанет и у нее будет возможность восстановить свое доброе имя. Именно эта уверенность и поддерживала ее в минуты отчаяния, когда казалось, что весь мир от нее отвернулся. Однако сейчас, когда она шла к месту свидетеля, Пейтон больше всего боялась того, что этот мир ей не поверит.
— Обязуетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды…
Она уже не раз слышала, как произносили присягу другие свидетели. Вся эта процедура выглядела монотонной и скучной. Но сейчас все было по-другому. Ведь судебный пристав говорил слова присяги именно для нее. И именно на нее сейчас смотрели все присутствующие в зале: судья, присяжные, ее адвокат, ее муж и родители, падкие на сенсации журналисты и целая толпа зрителей. Все глаза были устремлены на нее. «Интересно, — подумала она, — кто-нибудь из тех, кто когда-либо стоял на этом месте, лгал суду?» В этот волнующий момент, когда она собиралась сделать заявление перед присяжными, Пейтон осознала одну простую истину: она никогда не уподобится тем, кто лгал суду. Она будет говорить только правду.
Ее адвокат произнес вступительное слово. Он говорил спокойным, приятным голосом, излагал факты четко и ясно. Ничего лишнего. Только то, что касается сути дела. Сначала он кратко изложил биографию своей подзащитной, сделав особенный акцент на ее решении посвятить жизнь лечению больных детей. Это был своего рода профессиональный адвокатский трюк. Нужно было создать благоприятное впечатление о клиенте, пока тот готовится давать показания. Однако на этом самая приятная для клиента часть заканчивалась.
— Доктор Шилдс, вчера, прежде чем закончить свою речь, обвинитель проинформировал нас о том, что у вас есть пистолет тридцать восьмого калибра. Когда вы купили это оружие?
— Прошлой зимой, — сказала она хрипловатым голосом. Пейтон только начала говорить, а у нее уже как будто ком в горле застрял.
— Зачем вы его купили?
