Лиз кивнула:
– Вообще-то почти всегда, когда мы ездили на пляж в Ханстантон. Она просто вся тряслась от вожделения при виде этой качели. Но только…
– Что? – осторожным тоном спросил Бейкер.
– Только всегда было ужасно трудно оторвать ее от этого занятия, – еле слышно выговорила Лиз. – Вы понимаете, стоило пустить ее на карусель – и пиши пропало. Она не понимала слова «хватит». И когда я пыталась увести ее, она поднимала такой страшный вой, так дико отбивалась от меня руками и ногами!
Бейкер улыбнулся:
– Такие уж они, наши детки. Это совершенно нормально. Лиз прерывисто вздохнула:
– Я просто видеть не могла эту карусель! И поэтому, когда мы поехали в тот день на пляж, я сразу же сказала Саре «нет». Я…
Ее начали душить слезы.
– У меня не было никакого желания стоять там на жаре и глядеть на эту дурацкую вертушку, – с отчаянием в голосе продолжала Лиз. – Вы понимаете, мне стало просто лень ждать. Не хотелось слушать потом вопли: «Мало!» Я хотела поскорее найти место на пляже, прилечь, расслабиться…
Она замолкла, чтобы совсем не расплакаться.
– Я прекрасно понимаю вас, – спокойно сказал Бейкер. Голос его звучал убедительно. С благодарностью Лиз отметила про себя, что он не пытается ее утешить, а просто говорит то, что думает. – Пожалуйста, не расстраивайтесь так из-за этого, – попросил следователь. – Каждая мать, каждый отец отказывают детям в той или иной просьбе. Ведь, становясь родителями, мы не можем враз отказаться от всех наших маленьких привычек, слабостей, личных удобств. Это остается с нами, и это объяснимо.
Лиз подняла голову. Конечно, по-настоящему утешиться она не могла, но эти слова легли настоящим бальзамом на ее израненную душу. Она смогла говорить дальше.
– Сара была страшно разочарована. Она ревела, как ненормальная, упиралась ногами в песок и ни за что не хотела проходить мимо карусели. Я… рванула ее за руку и потянула дальше. Я так злилась на нее! Я была в бешенстве, что… вынуждена ехать купаться вместе с ней. В ярости, что она вообще…
– Так?
– Что она вообще родилась на свет, – произнесла Лиз безучастно.
Бейкер молчал. В какой-то момент Лиз показалось, что он хотел взять ее за руку, но не взял. Они сидели друг напротив друга. Из соседней комнаты доносился грохот телевизора, маленький будильник на прикроватной тумбочке негромко тикал. Испанские буклеты переливались яичной желтизной и васильковой синевой и казались совсем неуместными в этой унылой комнате. Лиз понимала, что говорить им больше не о чем. Хоть в сотый раз рассказывай людям обо всем, что происходило в тот день, они будут лишь мотать на ус ее промахи, а вот от чувства вины перед дочерью ее не избавит никто и никогда. Ведь Лиз внутренне отторгала ребенка. Ни разу, ни единого момента она не воспринимала девочку как подарок судьбы, а считала ее лишь обузой, оковами, камнем на шее. Лиз смутно чувствовала, что не страдала бы так из-за того, что отказала дочери в удовольствии прокатиться, будь она до того по-настоящему любящей и заботливой матерью для Сары. Женщина понимала, что карусель стала лишь символом всех ошибок, совершенных ею по отношению к дочери.
Наконец Бейкер прервал молчание. Ему нужно было выполнять свою работу и каким-то образом продвигаться вперед.
– Вы сказали, что Сара громко капризничала из-за того, что вы не разрешили ей покататься. Это видел кто-то еще?
Его деловитый тон помог Лиз вынырнуть из мрачного моря ее страданий и снова собраться с мыслями.
– Да, конечно. Мы с ней чуть не подрались из-за этой карусели. Я тащила ее несколько метров за собой, как на буксире.
– А кто-нибудь слышал при этом, о чем вы говорите? Понял, из-за чего весь сыр-бор?
Лиз подумала.
– Да, я допускаю это. Она орала во все горло, что хочет кататься на карусели, а я тоже кричала на нее довольно громко: мол, никаких тебе сегодня катаний. Думаю, отдыхающие прекрасно слышали каждое наше слово.
– Значит, можно допустить, что свидетель вашей разборки пошел за вами и при первой же возможности – когда вы отлучились за бутербродами – подошел к малышке и пообещал прокатить ее на карусели. Наверное, Сара легко согласилась пойти с ним…
– Точно, могло так быть, – уверенно сказала Лиз. – Ради карусели она пошла бы на край света.
Бейкер хмыкнул.
– Однако, – продолжала Лиз, – откуда этой сволочи было знать, что Сара вскоре останется одна? Разве мог он предполагать, что я… уйду так надолго?
– Конечно, этого знать он не мог. Но такие типы рассчитывают попросту на случай, наудачу. Представьте себе переполненный пляж. Вполне вероятно, что в такой толчее ребенок может оторваться от матери. Или мать может уснуть, а ребенок в это время будет играть в некотором отдалении. Счет для него шел на секунды. Подхватить ребенка и исчезнуть с ним в толпе. Он решил пойти на риск, сделать попытку. И она ему удалась. Он просто воспользовался удобной возможностью…
– Эти сорок минут! – воскликнула Лиз с отчаянием в голосе. – Эти проклятые сорок минут!
– Пожалуйста, не терзайте себя так, – попросил Бейкер. – Конечно, то, что случилось, ужасно, и утешиться тут невозможно. И все же не надо рвать на себе волосы. Серьезно вам говорю, раз уж этот подонок положил глаз на вашу дочку, он мог украсть ее и другим способом. Вы могли никуда не отлучаться, а просто задремать на солнышке. Я и сам часто засыпаю, когда лежу на пляже…
«Но при этом твои дети все-таки живы и невредимы», – угрюмо подумала Лиз.
– Может быть, еще в автобусе кто-нибудь пристально наблюдал за вами, не помните? – спросил Бейкер. – А потом устроился неподалеку от вас на пляже или проследовал за вами с автобусной остановки? Сначала это могло показаться вам случайностью, но потом… Может, кого-нибудь припоминаете?
Он смотрел на нее с надеждой.
Лиз ломала голову в поисках ответа, но ей ничего не приходило на ум. Вспоминая тот тяжелый день, она видела лишь себя и Сару, слышала музыку, под которую крутился вожделенный дочкин аттракцион. Но все остальное сливалось в неразличимую массу лиц, тел, голосов, в необозримое людское море, и при всем желании у нее не получалось выделить из этой шевелящейся толпы чье-то лицо.
– Нет, – покачала головой Лиз. – Никого конкретно я припомнить не могу. Никто не бросился мне в глаза. В автобусе я была погружена в свои мысли. Думаю, кто угодно мог пялиться на меня хоть целый час, а я ничего не замечала. И потом… Нет, ничего. Ничего.
Разочарованно вздохнув, Бейкер поднялся.
– Что ж, – сказал он. – Вот вам моя визитка, держите. Если вы все-таки вспомните что-нибудь подозрительное, то сразу же звоните мне. Даже о самой незначительной информации сообщайте мне безо всяких стеснений. Любые сведения могут оказаться полезными. Поверьте, любые.
С этими словами он протянул Лиз свою визитку.
