В одно мгновение я вскочила с кровати и бросилась по коридору в комнату Герти — когда я была маленькой, эта комната была моей. Я очень ослабела, мои колени дрожали и подгибались, а тело казалось легким, как пух одуванчика, но внутри меня горел какой-то новый огонь — странная энергия, которая заставляла мои руки и ноги двигаться так быстро и ловко, как никогда раньше.
Я не была в спальне Герти с того самого дня, как она пропала, и теперь на секунду замешкалась перед дверью. Потом я повернула ручку и вошла. Все в комнате было по-прежнему — так, как она оставила: незастланная постель, скомканное одеяло, под которым мы вместе лежали в то последнее утро, ночная рубашка, небрежно брошенная на спинку кровати. Дверь стенного шкафа была распахнута, и я увидела, что одного платья не хватает — того самого, которое Герти надела, чтобы бежать за отцом во двор.
«Берегись, папа! Самый большой тигр в джунглях уже близко!»
Платье, которое она надела, было ее самым любимым: голубым с мелкими белыми цветочками. Мы сшили его вместе, когда Герти пошла в первый класс — сшили из материала, который она сама выбрала в магазине. Она действительно мне помогала — выреза́ла детали попроще и даже сшивала их, с трудом нажимая тугую педаль ножной швейной машинки.
В этом платье мы ее и похоронили.
На правой от входа стене Мартин сделал из досок несколько полок, на которых лежали несколько игрушек и детских книг. Там же Герти хранила свои сокровища: причудливой формы камешки, большое увеличительное стекло, которое подарила ей Амелия, несколько фигурок животных, которые она вылепила из найденной у реки глины, набор для игры в «шарик и гнезда», который я купила ей в городе (Мартин просил меня не тратить деньги на пустяки, но разве могла я устоять?)
Мое горло снова сжалось от подступивших рыданий. Здесь, в комнате Герти, я особенно ясно чувствовала ее запах; казалось, даже самый воздух в спальне все еще был согрет теплом ее маленького сердца. Для меня это было слишком тяжело, и я едва не выбежала оттуда, лишь в последний момент вспомнив, зачем я пришла в эту комнату.
Не без труда сдвинув в сторону тяжелую кровать, я отыскала в полу — там, где находилась задняя левая ножка — половицу, которая не была прибита гвоздями. Сжатая соседними досками, половица держалась довольно прочно, и я сорвала ноготь, когда, запустив пальцы в щель, пыталась ее приподнять. Наконец мне это удалось, и я отшвырнула половицу в сторону. Под ней, в небольшом углублении, лежал тетин конверт; от времени плотная оберточная бумага стала серой, но желтая восковая печать была цела.
Этот конверт я спрятала в тайник, когда мне было девять лет.
Засунув конверт под ночную рубашку, я уложила половицу на место, задвинула на прежнее место кровать и вернулась к себе. Забравшись под одеяло с головой, как часто делали мы с Герти, я вскрыла конверт, зная, что теперь никто не застанет меня врасплох.
В конверте лежало несколько аккуратно сложенных тетрадных страниц, но под одеялом было слишком темно, и мне пришлось приподнять один край, чтобы впустить в мое укрытие немного света. Потом я стала читать.
При виде хорошо мне знакомого скачущего тетиного почерка, я почувствовала, как на меня волной нахлынули воспоминания. Вот Тетя показывает мне, как писать буквы, вот она учит меня отличать ядовитые грибы от съедобных… На мгновение я даже почувствовала ее запах — сложную смесь еловой смолы, табака и кожи, услышала ее негромкий, напевный голос, который так любила.
«Моя дорогая Сара! Я обещала рассказать тебе все, что мне известно о «спящих», и сдержу свое слово. И все же, прежде чем ты станешь читать дальше, я хочу предостеречь тебя еще раз: это очень сильная и опасная магия, к которой следует прибегать только в крайнем случае. А если ты все же решишься действовать, знай: пути назад не будет. Эти заклинания невозможно отменить или повернуть вспять.
Итак, главное: если ты все сделаешь правильно, «спящий» проснется и придет к тебе. Когда это произойдет, предсказать невозможно — никаких заранее определенных сроков не существует. Иногда они возвращаются через несколько часов, иногда на это уходят дни.
И еще: разбуженный «спящий» остается в мире живых ровно неделю. После этого они уходят из нашего мира навсегда…»
Семь дней, подумала я, не замечая, что зловещее колесо волшебства со скрипом стронулось с места. Целых семь дней Герти будет со мной! За это мне не жаль отдать все что угодно!
Мартин
25 января 1908 г.
Вскоре после полуночи его разбудил странный шум — шорох, громкое царапанье, торопливые шаги чьих-то маленьких ног. Он открыл глаза и некоторое время лежал неподвижно, глядя в потолок и напряженно прислушиваясь.
В покрытое морозными узорами оконное стекло вливался бледный свет луны, отчего все предметы вокруг казались голубоватыми. Дрова в печи прогорели, и в спальне было холодно. Он глубоко вдохнул, выдохнул — и ему показалось, что комната вздохнула вместе с ним.
Снова послышалось царапанье, словно кто-то скреб ногтями по дереву. Мартин затаил дыхание. Может, это мыши?.. Нет, слишком громко. Казалось, что-то большое пытается проложить себе путь сквозь стену. Царапанье стало громче, но напряженный слух Мартина уловил еще какой-то звук, похожий на шорох больших крыльев.
Невольно Мартин подумал о еще одной украденной курице, которую он нашел утром, когда ходил на охоту. На этот раз, однако, лиса была ни при чем. Тушка не была обгрызена — кто-то свернул курице шею, рассек грудь и вырезал сердце. Какое животное могло бы это сделать, Мартин не знал. Человек — мог, но зачем?.. Если кому-то понадобилась курица, он унес бы ее целиком, а не стал вырезать сердце и бросать остальное.
Курицу Мартин закопал на холме — просто завалил снегом и камнями, и попытался выбросить странное происшествие из головы. Ему это почти удалось, но сейчас он снова о нем вспомнил.
Чувствуя, как громко стучит в груди его собственное сердце, Мартин протянул руку, чтобы разбудить жену, но Сары рядом не оказалось. Простыня на ее половине кровати тоже была холодной, и Мартин снова вздохнул. Неужели она снова отправилась в спальню Герти, и теперь они лежат рядом и хихикают, укрывшись одеялом с головой?
Нет. Герти умерла. Он сам похоронил ее в неглубокой могиле на семейном кладбище.
Невольно Мартин подумал о том, как Герти выглядела, когда они достали ее из колодца. Она как будто спала, но в ее холодном теле уже не было жизни. Потом он вспомнил, как его рука в кармане касалась шелковистых волос дочери, и содрогнулся. Эту загадку он тоже не разгадал, но теперь это уже не имело значения.
— Сара?! — окликнул Мартин.
В эти последние несколько дней он очень беспокоился. Сара перестала есть, не мылась и почти не вставала с постели. С каждым днем она все больше слабела и не сразу отзывалась, когда он к ней обращался. Самые простые вопросы заставляли ее надолго задумываться; порой она вовсе ему не отвечала, и Мартину оставалось только догадываться, что творится у нее на душе. Казалось, Сара медленно угасает, угасает у него на глазах.
