Ни стучать, ни окликать Тетю папа не стал. Он просто распахнул хлипкую зеленую дверь, шагнул внутрь и захлопнул ее за собой.
Приблизиться к хижине я не осмелилась. Присев за толстым древесным стволом, я ждала и молилась, чувствуя, что мое сердце готово выскочить из груди.
Из хижины раздались крики и треск, словно на пол швырнули что-то тяжелое. Со звоном разлетелось оконное стекло, а потом грянул одиночный выстрел.
Спустя какое-то время на пороге снова показался отец. Почему-то я сразу заметила, что у него в руках больше нет жестянки с керосином. Обернувшись, он чиркнул спичкой и бросил ее в дверной проем.
«Не-ет!» — закричала я, выскакивая из своего укрытия, но из двери и окон уже рванулись к небу языки пламени. Огонь ревел и метался, а жар был такой, что я попятилась.
«Тетя!!!» — снова закричала я, вглядываясь в пламя и надеясь разглядеть среди оранжево-красных языков какое-то движение. Я ничего не увидела, но сквозь рев огня до меня донесся голос Тети, которая звала меня по имени.
«Сара! — кричала она. — Сара, помоги!»
Я бросилась к хижине, но отец схватил меня за плечи и удержал на месте. Он так крепко прижимал меня к себе, что я услышала гулкий, как удары молота, стук его сердца.
Так мы стояли, обнявшись, на краю поляны, а нам на плечи и на головы сыпались пепел и хлопья жирной черной сажи.
Когда стало ясно, что спасать больше некого, отец выпустил меня из объятий, и я без сил повалилась на опаленную траву. Сам он сделал несколько шагов вперед и встал так близко к пылающим развалинам, что его волосы и брови затрещали, а лицо покрылось волдырями (брови, кстати, он тогда спалил начисто, да так, что они больше не отросли). Отец долго смотрел в огонь, и даже не всхлипывал, а тихонько подвывал, как человек, который потерял все.
За спиной я услышала шорох травы. Приподнявшись с земли, я обернулась и увидела Патрона, который показался мне совершенно седым. Только потом я поняла, что его спина и голова были сплошь усыпаны пеплом. Пес посмотрел на меня своим молочно-белым незрячим глазом, которым, как говорила когда-то Тетя, он мог видеть духов.
«Патрон! Патрончик! — позвала я. — Иди сюда!»
Но наш старый пес только презрительно фыркнул и, прыгнув в сторону, исчез в зарослях.
Больше мы никогда его не видели.
Мартин
28 января 1908 г.
Мартин не спешил вставать — начавшийся день настолько его страшил, что он никак не мог решиться подняться с постели. Последние два дня Сара безостановочно обыскивала сначала дом, потом — окрестные леса; спала она очень мало, но в ее глазах горел какой-то странный огонь, который не давал ей свалиться без сил.
«Ты что-то потеряла?» — спросил Мартин вчера днем, когда на его глазах она в двадцатый раз заглянула в стенной шкаф в прихожей.
«Возможно», — загадочно ответила Сара.
Вчера же, но уже ближе к вечеру, Мартин снова побывал в городе, чтобы еще раз поговорить с Лусиусом. Едва заслышав топот копыт, брат вышел ему навстречу и, вместо того, чтобы пригласить в дом, повел в бар при гостинице. Там они заняли место за стойкой, и Карл Гони налил им по кружке эля.
«Рад тебя видеть, Марти, — сказал Карл, сердечно пожимая ему руку. — Как там Сара?»
«Хорошо, — ответил Мартин и через силу улыбнулся. — С ней все в порядке, спасибо».
«Потерять ребенка — это, конечно, ужасно, — проговорил Карл, сокрушенно качая головой. — Да еще от несчастного случая… По-моему, это гораздо хуже, чем от болезни. Мы все очень вам сочувствуем».
«Спасибо, Карл», — снова сказал Мартин, глядя в пол, и Карл, кивнув, отправился в обеденный зал, чтобы обслужить кого-то из постояльцев.
Когда он ушел, Мартин поднял голову и огляделся. Гостиничный бар был отделан полированным деревом и выглядел по-настоящему шикарно. Стойка, за которой они сидели, матово поблескивала, верхние части выходящих на Мэйн-стрит окон были сделаны из витражного стекла, и на начищенном паркетном полу лежали разноцветные пятна света. Пять или шесть столиков перед стойкой, пустовавших по случаю перерыва между обедом и ужином, были накрыты белыми крахмальными скатертями. На скатертях сверкали серебряные приборы, а на полках за стойкой выстроились в ряд бутылки. Казалось, все они с нетерпением ожидают вечернего наплыва клиентов, у которых в карманах будет не так пусто, как у Мартина.
«Ну что, брат, — первым нарушил затянувшуюся паузу Лусиус. — Расскажи мне про Сару: как она себя чувствует. Только рассказывай правду, хорошо?»
«Я для этого и приехал». — Слегка наклонившись вперед, Мартин подробно, ничего не утаивая, поведал Лусиусу обо всем, что его беспокоило и пугало. Говорил он совсем тихо, не забывая поглядывать, не идет ли Карл, но Лусиус слушал очень внимательно, ничего не упуская. Он даже не задавал вопросов, и только время от времени хмурился, и Мартин невольно преисполнился благодарности к брату. Что бы он без него делал? Лусиус был единственным, кому Мартин мог довериться полностью, к тому же теперь, когда ему все чаще казалось, что Сару он потерял, брат был единственным близким человеком, который у него остался. Да что говорить — Лусиус всегда был терпелив, великодушен и умен; рядом с ним Мартин сразу начинал чувствовать себя так, словно ему передавалась часть внутренней силы брата. Кроме того, Лусиус нередко одалживал ему деньги — немного, но достаточно, чтобы пережить самые трудные времена. Мартин отлично знал, что, стоит ему только попросить, и брат даст ему гораздо больше, как, собственно, он сам не раз предлагал, но брать у Лусиуса деньги ему казалось неправильным.
Выслушав Мартина, Лусиус вполне согласился с тем, что физически Сара приходит в себя — на это указывало, в частности, то, что она начала вставать с постели и есть, однако ему не нравилось, что ее восприятие окружающей действительности до сих пор остается искаженным. Ему казалось, что навязчивое состояние должно было пройти или ослабеть, и то, что оно усиливалось, внушало Лусиусу серьезные опасения.
«Я видел ее в лесу, — сказал Мартин. — Она звала Герти, словно… словно Герти еще жива и просто заблудилась в чаще».
Лусиус кивнул.
«Продолжай за ней присматривать, но постарайся делать это так, чтобы она тебя не заметила, — посоветовал он. — Человек, который, как твоя Сара, когда-то пережил приступы безумия, может очень легко впасть в него вновь. И, как я уже говорил, она даже может стать опасной… Боюсь, нам все-таки придется отправить ее в клинику штата. Согласен, это крайняя мера, но такая необходимость может возникнуть, и тогда нам придется действовать без промедления. В этом случае мешкать нельзя».
При мысли о том, что Сара может быть опасна, Мартин содрогнулся.
Но это было вчера, а сегодня Мартин все же заставил себя встать и одеться. Спустившись вниз, он застал Сару в кухне, где она жарила яичницу с беконом. Большой кофейник, полный свежего кофе, уже дымился на столе. Сара показалась Мартину еще более изможденной, чем вчера; во всяком случае, темные круги у нее под глазами проступили резче, а щеки еще больше ввалились. Сколько она спала этой ночью и спала ли вообще? — спросил себя Мартин. Почему-то ему казалось, что Сара не ложилась вовсе (когда он заснул, ее еще не было), и всю ночь просидела на кухне, поджидая его.
