— Мама, мамочка!.. — Фаун выскочила из прохода и, обхватив мать за шею, уткнулась лицом ей в грудь. — Ура-а!..
Увидев младшую дочь, Элис сильно побледнела и повернулась к Рути.
— Зачем ты притащила сюда сестру? Это опасно!
— Я знаю, — ответила та. — Но… так получилось. Я потом все тебе объясню, хорошо?
— Ладно, только развяжи меня скорее. Нам нужно уходить.
Но Рути никак не удавалось справиться с крепкими узлами. В конце концов она выхватила маленький складной ножик, который лежал у нее в кармане, и принялась пилить толстую веревку коротеньким, тупым лезвием.
— Быстрее, быстрее! — торопила ее мать. — Она возвращается!
— Кто? — спросила Рути.
Ответить Элис не успела. Из коридора, по которому они пришли, донесся звук шагов. Прислушавшись, Рути поняла, что шаги приближаются.
— Бросьте меня! — срывающимся от страха голосом прошептала Элис. — Забирай сестру и уходи по другому тоннелю. Бегите отсюда!..
— Нет, мама, — твердо возразила Рути, — мы тебя не оставим. Не для того мы спускались в эту преисподнюю. Мы тебя нашли, и просто так не уйдем.
Сквозь страх на лице Элис проступило какое-то новое выражение. Рути даже показалось, что это… гордость. Похоже, мама на самом деле гордилась ими — своими дочерьми!.. Мысль об этом настолько вдохновила Рути, что она перестала пилить веревку и схватила со стола револьвер. Держа оружие двумя руками, как в кино, она направила ствол на выход из коридора, откуда должна была появиться неведомая опасность. Руки ее дрожали, но Рути поклялась себе, что если нужно, она будет стрелять!
Шаги тем временем стали громче и чаще, и к ним прибавился звук тяжелого дыхания.
— Стрелять бесполезно, — негромко сказала Элис с ноткой обреченности в голосе. Казалось, она смирилась с тем, что их ждет. К счастью, Фаун не поддалась страху и, подхватив брошенный сестрой ножик, занялась веревками на ногах матери.
Спросить, почему револьвер им не поможет, Рути не успела. Топот ног стал оглушительным, из коридора кубарем вылетела какая-то взлохмаченная темная фигура. Рути невольно ахнула — и едва не выстрелила прямо в лицо Кэтрин.
— О, Господи!.. — воскликнула она, опуская револьвер. — Откуда вы взялись?
Кэтрин не отвечала — она никак не могла отдышаться. Ее руки были в крови, а блестящее от пота лицо выражал крайний ужас.
— Что-то идет сюда! — выдавила она наконец. — Нам надо… надо бежать!
«Что-то, — мысленно отметила Рути. — Кэтрин сказала: «что-то»»… — Додумать свою мысль до конца она не успела. Фаун наконец перепилила последние волокна неподатливой пеньки, и Элис поднялась со стула, стряхивая с себя веревки и с трудом распрямляя затекшие члены.
— Идемте, — сказала она. — Я знаю, где выход.
Откуда-то из глубины пещер до них донесся леденящий душу вопль, который вдруг резко оборвался.
«Это Кендайс, — подумала Рути. — Что-то добралось до Кендайс…»
1910
Сара
23 сентября 1910 г.
«Люди зимы» — так называет нас Герти, хотя я-то как раз еще жива. Впрочем, наша жизнь действительно протекает за пределами известного людям мира, точнее, на самой его границе. А если быть откровенной до конца, то сама я давно чувствую себя не столько человеком, сколько призраком.
Герти по-прежнему не может говорить, но говорить ей хочется, поэтому время от времени она, как в детстве, чертит слова пальцем у меня на ладони. Когда я закрываю глаза, она выходит из сумрака, садится рядом со мной и берет меня за руку. Ее пальцы холодны, как сосульки, поэтому каждый раз, когда она прикасается ко мне, я невольно стискиваю зубы.
«К-У-Ш-А-Т-Ь», — пишет Герти, и я прошу ее потерпеть. «Когда стемнеет, — говорю я, — я попробую что-нибудь придумать».
Иногда ее прикосновения бывают столь легки, что я невольно начинаю сомневаться, здесь ли она, или мне это только кажется.
Мы поселились в пещерах под Чертовыми Пальцами — в том самом месте, куда я впервые пришла два года назад, чтобы «разбудить» Герти. В первое время мы проводили в подземелье почти все время, выбираясь в лес только для того, чтобы поохотиться или набрать воды из ручья. И всегда — ночью, только ночью или поздним вечером. При дневном свете Герти вообще не показывается — только по ночам я иногда замечаю промелькнувшую в темноте бледную руку, лицо или волосы. Длится это мгновения, потом она снова исчезает. Порой мне даже кажется, что Герти существует только в моем воображении: она всегда рядом, всегда со мной, но увидеть ее я могу только случайно, промельком.
По мере того как подходили к концу наши припасы, — я имею в виду сахар, муку, чай и прочее, что мы не могли добыть в лесу, — я стала все чаще наведываться в город, где меня давно считали мертвой.
Приходила я, естественно, ночью, под покровом темноты. Признаюсь честно: шагая по темным ночным улицам, я и впрямь ощущала себя самым настоящим привидением, и сознание собственной неуязвимости согревало мне душу. Те, кто случайно замечал меня в окно, начинали креститься и спешили задернуть занавески. Жители городка запирались на замки и засовы, рисовали на дверях вписанные в круг звезды и другие магические знаки, которые, по их мнению, должны были отогнать меня от их порогов, но самое главное — они оставляли на ступеньках маленькие приношения, которые должны были умилостивить меня и отвратить мой гнев: горшочки с медом, деньги, мешки с мукой и фасолью и прочее. Однажды на крыльце одного из домов я нашла даже небольшую бутылочку бренди, но такое случалось не часто.
Какую же огромную власть мы, мертвые, имеем над живыми!..
Навестила я и Лусиуса — просто не смогла удержаться. Я пробралась в его дом перед самым рассветом, встала возле кровати и тихонько окликала его по имени, пока он не проснулся. Увидев меня, он насмерть перепугался, а я прошептала ему на ухо: «Пока я была жива, ты считал меня сумасшедшей, но безумие мертвых гораздо страшнее. Главное, теперь ты не найдешь такой кровати, к которой меня можно было бы привязать!».
Иногда, впрочем, я не захожу в город, а отправляюсь на Земляничный луг, чтобы посидеть у могилы Мартина. Порой я разговариваю с ним часами — до тех пор, пока заря не окрасит небо на востоке в розовый и золотой цвета. Я рассказываю ему обо всем, что происходит в моей жизни, и о том, какой я стала, а потом прошу у него прощения за то, что все получилось именно так.
Бываю я и на своей могиле, которая находится рядом с могилой Мартина. Это очень странно — видеть на надгробном камне свое имя. Еще более странно знать, что под этим камнем лежит совсем другой человек.
Тетя…
Это я придумала — снять с нее кожу. Одно время я даже гордилась этой своей идеей. Когда Герти покончила с Тетей, я сразу поняла: нам срочно нужно что-то придумать, чтобы скрыть, что же произошло на самом деле. Больше всего меня беспокоили глубокие рваные царапины и укусы на теле Тети — укусы, которые были и похожи, и непохожи на следы от зубов зверя. Кроме того, мне хотелось, чтобы люди, нашедшие тело, решили, будто оно принадлежит мне. Правда, Тетя была намного старше, но телосложение у нас было примерно одинаковое, и мне казалось, что без кожи и волос ее будет легко принять за меня.
