— Мендибжа вот-вот выпустят из тюрьмы. Все идет так, как было запланировано.
— Меня беспокоит сложившаяся ситуация. У пастыря Баккалбаси имеется в общей сложности семь человек, Аддай нанял наемного убийцу, а в распоряжении Марко Валони — целая толпа людей и куча всякого снаряжения. Мы не слишком раскрываемся? Может, было бы лучше, если бы они сами там разобрались? — спросил француз.
— У нас есть преимущество, заключающееся в том, что мы знаем обо всех планах Валони и Баккалбаси и сможем незаметно для них следить за каждым их шагом. Что касается убийцы, нанятого Аддаем, то это не проблема. Он уже под нашим контролем, — ответил старик.
— Я тоже считаю, что в данном сюжете участвует слишком много людей, — сказал мужчина с акцентом, по которому было трудно определить его национальность.
— Мендибж представляет проблему и для Аддая, и для нас, потому что Марко Валони уж слишком серьезно взялся за это дело, — упорствовал старик. — Но еще больше меня беспокоит эта журналистка — сестра представителя Европола в Риме. А еще доктор Галлони. Выводы, которые они обе уже начинают делать, могут привести их уж слишком близко к нам, и это опасно. Анна Хименес была у Элизабет МакКенни, и та передала ей некое досье — итог своей работы. Вы об этом уже знаете. Чувствую, что нам нужно принять какое-то решение, потому что и леди Элизабет, и эта журналистка, и доктор Галлони превратились для нас в проблему. Все эти три девчонки — очень умные и сообразительные, а потому они для нас опасны.
Наступило тяжелое молчание. Все семеро мужчин как бы невзначай бросали друг на друга испытывающие взгляды.
— И что ты собираешься делать?
Этот прямой вопрос, в котором чувствовался вызов, был задан человеком, говорившим с легким итальянским акцентом.
— То, что необходимо сделать. Как ни жаль.
— Нам не следует слишком торопиться.
— Мы и не торопились, однако эти люди в своих расследованиях зашли дальше, чем хотелось бы. Пришло время их остановить. Мне нужен ваш совет, а также ваше согласие.
— А мы не можем подождать еще немного? — спросил человек с военной выправкой.
— Нет, не можем, иначе подвергнем себя слишком большой опасности. Было бы глупостью идти на такой риск. Мне жаль, действительно жаль. Мне не по душе принимать подобные решения, так же как и вам, но у нас нет другого выхода. Если считаете, что другой выход все-таки есть, скажите мне какой.
Мужчины молчали. Они все в глубине души понимали, что старик прав. Они отслеживали каждый шаг этих трех женщин, а потому знали о них практически все. Им была известна каждая буква, написанная леди Элизабет за последние несколько лет. Они тайно подключились к ее компьютеру, прослушивали телефоны редакции журнала «Тайны», установили микрофоны в помещении редакции, в доме этой женщины и даже в ее инвалидном кресле.
Напрасными были все огромные расходы Поля Бизоля на обеспечение безопасности. Им было известно все о том, что делалось в этой редакции, так же как — вот уже несколько месяцев — им было известно все о Софии Галлони и Анне Хименес, начиная с того, какими духами они пользовались, и заканчивая тем, что они читали по вечерам, с кем разговаривали, кому симпатизировали. В общем, все, абсолютно все. Они знали буквально о каждом их движении, даже во сне.
А еще вот уже несколько месяцев они знали все, чем живут сотрудники Департамента произведений искусства: их телефоны — как стационарные, так и мобильные — прослушивались, и за каждым из них была установлена тщательная слежка.
— Ну, так что? — спросил старик.
— Я с трудом могу себе представить…
— Я понимаю, — перебил старик мужчину с итальянским акцентом, — понимаю. Не говори ничего. Ты не будешь участвовать в принятии решения.
— Думаешь, это успокоит мою совесть?
— Нет, думаю, что нет. Но это, тем не менее, поможет тебе. Мне кажется, тебе нужна помощь, моральная помощь, чтобы суметь перестроиться изнутри. Мы все в нашей жизни переживали подобные моменты. Это было нелегко, но мы ведь не выбирали себе легкий путь — мы выбрали путь, идти которым почти невозможно. Именно в таких ситуациях и проверяется, достойны ли мы возложенной на нас миссии.
— После того, как вся моя жизнь была посвящена… ты считаешь, что мне все еще нужно доказывать, достоин ли я возложенной на нас миссии? — спросил человек с итальянским акцентом.
— Нет, я не думаю, что тебе нужно это доказывать, — ответил старик. — Я вижу, как ты страдаешь. Тебе необходимо как-то утешиться, поэтому тебе хочется поговорить о своих чувствах. Но не здесь, не с нами. Я понимаю, что ты испытываешь мучения, но, прошу тебя, положись на наше благоразумие и предоставь это дело нам.
— Нет, я с этим не согласен.
— Я могу временно отстранить тебя от дел — до тех пор пока тебе не станет легче.
— Да, ты можешь сделать это. А что еще ты собираешься предпринять?
Остальные участники этого разговора начали проявлять беспокойство. Напряжение внутри их группы все возрастало, и они поневоле могли привлечь к себе любопытные взгляды других гостей. Мужчина с военной выправкой решил вмешаться.
— На нас смотрят. Разве можно так себя вести? Мы что, совсем потеряли рассудок? Давайте отложим эту дискуссию на более позднее время.
— У нас уже больше нет времени, — ответил старик. — Я прошу, чтобы вы дали мне согласие.
— Да будет так, — ответили все мужчины, кроме одного, который, сжав губы, отвернулся.
* * *
София и Минерва находились в управлении карабинеров Турина. До девяти часов оставалось лишь несколько минут, и Марко только что сообщил им, что уже открываются засовы тюрьмы. Они увидели, что немой парень вышел на свободу. Он шел медленно, глядя прямо перед собой. Железная входная дверь с лязгом закрылась за его спиной, но он даже не оглянулся. Пройдя двести метров до автобусной остановки, он стал ждать. «Его невозмутимость просто поразительна, — услышали София и Минерва голос Марко, говорившего через спрятанный за отворот его пиджака микрофон. — Он как будто даже и не рад тому, что вышел на свободу».
Мендибж стоял и думал о том, что, по всей видимости, за ним следят. Он не видел тех, кто за ним следил, однако чувствовал, что они где-то рядом и смотрят на него. Нужно было избавиться от них, но как? Он попытается реализовать план, разработанный им еще в тюрьме. Он доберется до центра города, станет бродить там по улицам, переночует на скамейке в каком-нибудь парке. Денег у него было мало, их едва хватило бы на три-четыре дня, чтобы платить за ночлег и питаться бутербродами. Он также сменит свою одежду и кроссовки: хотя, осмотрев их, он не нашел ничего подозрительного, интуиция подсказывала ему, что неспроста у него забирали одежду и обувь и вернули одежду выстиранной, а кроссовки — помытыми.
Он хорошо ориентировался в Турине. Аддай в свое время прислал его сюда за год до того, как он должен был попытаться выкрасть Плащаницу, чтобы он мог хорошо изучить этот город. Мендибж тогда четко выполнял наставления Аддая — беспрестанно бродить взад-вперед по Турину. Это был самый лучший способ изучить город. А еще он тщательно изучил все автобусные маршруты.
