— Говори.
— Мы должны попытаться заполучить Мандилион. Великий магистр утверждает, что это — единственная святыня, в подлинности которой можно быть уверенным. Когда ты ее раздобудешь, я отвезу ее в нашу крепость Сен-Жан д'Акр. Никто не должен знать, что Мандилион находится у нас. Тебе следует выкупить его, но при этом сделать так, чтобы никто не знал, что его выкупил наш орден. Во имя Мандилиона христианские государи способны пойти на какие угодно убийства. Да и Папа Римский может потребовать эту святыню себе. Мы уже подарили ему многие из тех святынь, которые ты за эти годы выкупил у Балдуина. Другие святыни находятся у короля Франции Людовика, подаренные или же проданные ему его племянником. Мы знаем, что Людовик не прочь завладеть и Мандилионом. После захвата Дамиетты он направил делегацию с посланием к императору, а также соответствующие документы со своими распоряжениями во Францию.
— Да, я это знаю. Несколько дней назад сюда прибыл граф де Дижон. Он привез императору письмо. Людовик просит своего племянника отдать ему Мандилион в обмен на денежную помощь.
Робер де Сен-Реми протянул своему брату несколько свитков запечатанных документов, и тот положил их на стол.
— Скажи мне, Андре, у тебя есть какие-нибудь известия о наших родителях?
Губы Андре де Сен-Реми задрожали, он опустил взгляд и, сумев сдержать горестный вздох, стал отвечать на вопрос брата.
* * *
— Наша мать умерла, сестра Касильда — тоже. Она умерла при родах своего пятого ребенка. Отец, хотя уже и очень старый, еще жив. Он часами сидит в большом зале, поскольку уже почти не ходит, так как его замучила подагра. Наш старший брат, Умберто, управляет доставшимися от отца владениями. Его графство процветает, и Бог дал ему четверых здоровых детей. Мы с тобой уже так давно покинули Сен-Реми…
— Но я все еще помню дорогу к замку, вдоль которой растут тополя, и запах свежеиспеченного хлеба, и то, как пела наша мать.
— Робер, мы сами решили в свое время стать тамплиерами, а потому не можем и не должны тосковать о прошлом!
— Эх, брат! Ты всегда был слишком суровым, даже по отношению к себе.
— А скажи-ка мне, как ты дошел до того, что завел себе оруженосца-сарацина?
— Когда я узнал их поближе, я научился их уважать. Среди них есть мудрые люди, им не чужды также дух рыцарства и понятие чести. Они — достойные противники, и я их за это уважаю. Должен признаться тебе, что среди них у меня есть приятель. Да ведь невозможно не завести каких-нибудь знакомых, если толчешься с людьми на одной и той же территории да еще и вынужден иногда вести с ними тайные переговоры. Великий магистр выразил желание, чтобы мы все выучили их язык, а еще некоторые из нас должны были изучить их обычаи и правила поведения, чтобы потом мы могли проникнуть на их территорию, их города и вести там за ними наблюдение или же выполнять какие-либо другие задания на благо ордена и всего христианского мира. Моя и без того смугловатая кожа еще больше потемнела от солнца Востока, а черный цвет волос помог мне внешностью походить на них. Что касается их языка, должен тебе признаться, что мне не составило большого труда научиться понимать его и даже писать на нем. У меня был хороший учитель — тот оруженосец, который меня сопровождает. Ты же помнишь, брат, что я вступил в орден очень молодым, а Гийом де Соннак тогда приказал самым молодым изучать сарацин, чтобы потом легко можно было стать среди них своим.
Сделав паузу, Робер продолжал:
— Но ты спросил меня про Али, моего оруженосца. Он — не единственный мусульманин, служащий нашему ордену. Его деревня была уничтожена крестоносцами. Ему и еще двум мальчуганам удалось выжить. Гийом де Соннак наткнулся на них, находясь в нескольких днях верховой езды от Акры. Али, самый младший из них, был очень изнурен и болен лихорадкой. Великий магистр доставил их в нашу крепость, они выздоровели и остались там навсегда.
— И они все это время были вам верны?
— Гийом де Соннак разрешал им молиться Аллаху и использовал их как посредников. Они нас никогда не предавали.
— А как относится к этому Рено де Вишье?
— Не знаю, однако он не возражал против того, чтобы мы взяли с собой в путь Али и Сайда.
— Хорошо. Иди, отдыхай и пришли ко мне Франсуа де Шарнея.
— Я так и сделаю.
Когда Андре де Сен-Реми остался один, он распечатал документы, привезенные его братом, и стал читать распоряжения, написанные Рено де Вишье, Великим магистром ордена тамплиеров.
* * *
Комната, отделанная тканями пурпурного цвета, походила на небольшой тронный зал. Стулья с мягкой обивкой, стол из благородного дерева, распятие из чистого золота, предметы из чеканного серебра свидетельствовали о роскоши, в которой жил их хозяин.
Стоявшие поодаль, на небольшом столике, различные сосуды из резного хрусталя были наполнены редкостными винами, а на огромном подносе лежали разноцветные сладости, изготовленные в близлежащем монастыре.
Епископ с нескрываемым нетерпением слушал Паскаля де Молесма. Уже целый час этот знатный француз распинался, подыскивая аргументы, пытаясь убедить епископа отдать Мандилион императору. Епископ хорошо относился к Балдуину, считая, что у этого человека доброе сердце, однако правление Балдуина как монарха было лишь длинной вереницей неудач.
Паскаль де Молесм прервал свою речь, увидев, что епископ, перестав его слушать, задумался. Наступившая тишина вернула епископа к действительности.
— Я выслушал вас и понимаю ваши доводы, однако король Франции не сможет помочь Константинополю, независимо от того, будет у него Мандилион или нет.
— Этот воистину христианский государь дал обещание оказать помощь императору. Если он не сможет приобрести Мандилион навсегда, он хотел бы получить его хотя бы на время. Людовик хочет, чтобы его матушка, донья Бланка де Кастилья, могла увидеть лик Господа нашего Иисуса. Церковь не утратит право собственности на Мандилион, притом получит материальную выгоду и, кроме того, поможет спасти Константинополь от нужды, в которой он оказался. Поверьте мне, ваши интересы и интересы императора совпадают.
— Нет, не совпадают. Просто императору нужны деньги для спасения того, что осталось от империи.
— Константинополь приходит в упадок, империя сейчас — скорее фикция, чем реальность. Христиане когда-нибудь еще пожалеют о ее утрате.
— Господин де Молесм, вы очень умны, поэтому не пытайтесь убедить меня, что один лишь Мандилион способен спасти Константинополь. Сколько предложил король Людовик за то, чтобы ему продали Мандилион, и сколько за то, чтобы ему дали его на время? Для спасения этого государства нужно огромное количество золота. Король Франции богат, но он не станет доводить до разорения собственное государство ради любви к племяннику и даже ради приобретения Мандилиона.
— А если будет предложено достаточно золота, ваша милость согласится на продажу Мандилиона или передачу его на время?
