«Вы знаете, как он думает. И как охотится».
Внезапно перед моим мысленным взором возникает лицо Джонни Постьюмуса, оно как живое, словно он стоит у моей кухни и смотрит в окно. Я вздрагиваю, и ложка падает на пол. Он всегда там, преследует меня, этакая заблудшая мысль. Уехав из Ботсваны, я была уверена, что в один прекрасный день он меня найдет. Единственная выжившая, единственный свидетель, которого он не смог убить. Он наверняка не может игнорировать этот факт. Но месяцы становились годами, а ни ботсванская, ни южноафриканская полиция не обращались ко мне, и я начала надеяться, что Джонни мертв. Что его кости разбросаны где-то по бушу, как и кости Ричарда. Как и кости остальных. Я не знала другого способа чувствовать себя в безопасности: только представлять его мертвым. За последние шесть лет никто его не видел и не слышал, а потому разумно было уверовать, что он мертв и не может мне повредить.
Этот звонок из Бостона меняет все.
Легкие шажки по лестнице – и в кухню, пританцовывая, входит наша дочка Вайолет. В свои четыре года она все еще бесстрашна, потому что мы лгали ей. Мы говорили, что мир – это место, где светло и покойно, и она не знает, что чудовища существуют на самом деле. Кристофер подхватывает ее на руки, кружит и, смеясь, несет в гостиную на субботний утренний ритуал просмотра мультиков. Посуда вымыта, кофейник я сполоснула, но я выхаживаю по кухне, ищу, что бы еще сделать, – что угодно, лишь бы отвлечься.
Сажусь за компьютер и вижу несколько писем, пришедших на мой ящик со вчерашнего вечера, – от сестры из Лондона, от других матерей из детского сада Вайолет, от какого-то нигерийца, желающего перевести на мой счет целое состояние, если только я назову ему этот счет.
И есть письмо от детектива Джейн Риццоли из Бостона. Он было прислано вчера вечером – и часа не прошло после нашего телефонного разговора.
Я не знаю, открывать ли его, предчувствуя, что это точка невозврата. Если я пересеку эту черту, вернуться за мою надежную стену отрицания будет уже невозможно. В соседней комнате смеются Кристофер и Вайолет – они смотрят мультипликационное побоище, а я сижу тут, сердце у меня колотится, руки как ледышки.
Я кликаю мышкой. С таким же успехом я могла поджечь запал динамитной шашки, потому что изображение на экране ударяет меня похлеще любого взрыва. Это фотография зажигалки из чистого серебра, найденная полицией Мэна в сумке с украденными вещами. Я вижу имя Р. Ренуик и жирный гравировочный шрифт, который так нравился Ричарду. Но мое внимание привлекает царапина. Едва различимая, она все же видна, проходит через вершину буквы «Р», словно отметина, оставленная когтем на сверкающей матовой поверхности. Я вспоминаю день, когда это случилось: зажигалка выпала из кармана Ричарда и ударилась о лондонский асфальт. Вспоминаю, как часто он прикуривал от нее, как был доволен, когда я сделала ему этот подарок на день рождения. Подарок такой дорогой, претенциозный, но он сам попросил о нем, и это был Ричард, который всегда метил свою территорию, даже если эта территория – сияющий кусочек серебра. Я помню, как он закуривал сигарету «голуаз» у костра, как щеголевато щелкала серебряная крышечка.
У меня нет сомнений – это его зажигалка. Каким-то образом в кармане убийцы она проделала путь из дельты Окаванго через океан – в Америку. Теперь они просят меня повторить его путь.
Я читаю письмо от детектива Риццоли, сопровождающее фотографию: «Это та самая зажигалка? Если да, нам нужно срочно обсудить это. Вы сможете приехать в Бостон?»
За окнами кухни ярко светит солнце, и мой сад в лучшем своем летнем виде. В Бостоне вот-вот начнется зима, и можно представить, как там холодно, серо, даже хуже, чем в Лондоне. Она и вообразить не может, о чем просит. Говорит, ей известны факты о случившемся, но факты – нечто холодное, бескровное, как куски металла, сваренные в статую, – вот только души у нее нет. Детективу Риццоли не понять, что я пережила в дельте.
Я делаю глубокий вдох и набираю ответ: «Извините, но в Бостон я прилететь не могу».
25
Габриэль служил прежде в морской пехоте и там приобрел немало навыков выживания, один из них – способность (которой завидовала Джейн) при первой же возможности быстро перехватывать пару-тройку драгоценных часов сна. Несколько минут спустя после того, как самолет набрал высоту, экипаж притушил свет в салоне, Габриэль откинул спинку сиденья, закрыл глаза и сразу же переместился в страну снов. У Джейн сна не было ни в одном глазу, она считала часы до посадки и думала о Милли Джекобсон.
Милли, единственная выжившая в том обреченном сафари, не вернулась в Лондон, как предполагала Джейн, а жила теперь в долине Хекс-Ривер, в небольшом южноафриканском городке. Сражаясь за жизнь, она провела две кошмарные недели в буше, покрывала себя слоем ила, ела только тростники и траву, а когда все закончилось, эта женщина – служащая книжного магазина, девушка лондонского разлива, не вернулась в родной город, а предпочла остаться в Африке, на континенте, который чуть ее не убил.
На фотографиях Милли Джекобсон, сделанных вскоре после выхода из буша, видно, как она исхудала к концу этого испытания. С фотографии в ее английском паспорте смотрела молодая темноволосая женщина с голубыми глазами и лицом, сужающимся к подбородку, приятно ординарная, не красавица, но и не простушка. На фотографии, сделанной в больнице, где она проходила курс восстановления, – совершенно другое, изменившееся лицо, и Джейн никак не могла поверить, что это один и тот же человек. В какой-то момент в буше та женщина, которая раньше была Милли Джекобсон, словно змея, сбросила прежнюю кожу, и появилось костлявое, выжженное солнцем до черноты существо с загнанными глазами.
Пока все остальные в самолете спали, Джейн снова просматривала полицейский отчет о гибели туристов на сафари в Ботсване. В то время дело получило широкую огласку в Великобритании, где Ричард Ренуик был популярным автором триллеров. В Штатах его знали мало, и Джейн никогда не читала его книг, а они, по словам лондонской «Таймс», были «насыщены действием», «приводным ремнем которого является тестостерон». Статья была почти целиком посвящена Ренуику, и только два абзаца – его подружке Милли Джекобсон. Но теперь именно Милли целиком завладела вниманием Джейн, которая ошеломленно разглядывала фотографию молодой женщины в файле Интерпола. Фотография была сделана вскоре после спасения Милли, и Джейн видела в ее лице отражение самой себя, какой она была всего несколько лет назад. К ним обеим прикоснулась холодная рука убийцы, и они обе выжили. Такое не забывается.
Когда они с Габриэлем покинули Бостон, там шел снег с дождем и задувал ветер, да и в Лондоне во время их короткой остановки погода была не лучше – такая же серая и зимняя. А потому Джейн испытала потрясение, оказавшись несколько часов спустя в по-летнему теплом Кейптауне. Здесь сезоны были перевернуты с ног на голову, и в аэропорту она видела людей, облаченных в шорты и платья без рукавов, тогда как на ней самой все еще оставались водолазка и шерстяной свитер, в которые она облачилась в Бостоне. К тому времени, когда они получили багаж и прошли пограничный контроль, пот лился с нее ручьем и ей хотелось одного: раздеться до майки.
