– У одного кагэбэшника был глупый сын, который никак не понимал, что такое партия, родина, профсоюз и народ. Тот объяснил ему на примере их семьи, где отец – партия, мать – родина, бабушка – профсоюз, а он сам – народ, но мальчик все равно не понимал. Тогда папа в ярости запер сына в шкафу в родительской спальне, а ночью занялся любовью с женой. Мальчик, подглядывая в замочную скважину, воскликнул: «Теперь я понял! Партия насилует родину, пока профсоюз спит, а народ должен смотреть и страдать!»
Все покатились со смеху. Буфетчица покачала головой в притворном негодовании. Ростов уже слышал эту шутку.
После перерыва комитет неохотно вернулся к работе. Ключевой вопрос задал представитель генсека:
– А если мы откажемся помогать египтянам, они справятся без нас?
– Пока что информации недостаточно, – ответил кагэбэшник, делавший доклад. – Однако я проконсультировался по этому поводу с одним из наших ученых; оказывается, изготовить атомную бомбу технически не сложнее, чем обычную.
– Значит, будем считать, что они смогут изготовить ее и без нашей помощи, хотя и медленнее, – заметил мидовец.
– Выводы я сделаю сам, – оборвал его председатель.
– Да-да, конечно, – смущенно пробормотал тот.
– Единственная серьезная проблема – достать плутоний. Удалось им это или нет, мы не знаем.
Давид Ростов слушал дискуссию с огромным интересом. С его точки зрения, комитет мог принять лишь одно-единственное решение, и сейчас председатель подтвердил его мнение.
– Я думаю так, – начал последний. – Если мы поможем египтянам изготовить бомбу, то упрочим наши связи на Ближнем Востоке и наше влияние на Каир; кроме того, у нас будет возможность ее контролировать – до некоторой степени. Если же мы откажем, то испортим отношения с арабами и уже не сможем ни на что повлиять.
– Иными словами, если уж они собрались заполучить бомбу, пусть лучше на кнопке будет русский палец, – подытожил мидовец.
Председатель бросил на него раздраженный взгляд и продолжил:
– Таким образом, целесообразно рекомендовать секретариату ЦК оказать египтянам техническую поддержку, но так, чтобы контроль над проектом оставался в руках советских кадров.
Ростов позволил себе улыбнуться краешком рта: именно этого он и ожидал.
– Выносим на голосование? – предложил мидовец.
– Поддерживаю, – кивнул кагэбэшник.
– Все за?
Все были за.
Комитет перешел к следующему пункту повестки.
И только после собрания Ростова поразила внезапная мысль: если египтяне на самом деле не смогли бы построить реактор без посторонней помощи – допустим, из-за нехватки урана, – то как же ловко они обвели русских вокруг пальца!
Ростов любил свою семью – в малых дозах. К счастью, работа позволяла отдыхать от семейной жизни – а жизнь с детьми всегда утомительна – в постоянных командировках; к возвращению он соскучивался настолько, что можно было терпеть их присутствие еще несколько месяцев. Он любил старшего сына, несмотря на его вздорные пристрастия к дешевой музыке и поэтам-диссидентам, но зеницей ока был для него младший. С самого детства отец учил малыша логике, разговаривал с ним сложными предложениями, обсуждал географию дальних стран, механику двигателей, принципы работы радио, водопроводных кранов, фотосинтеза и политических партий. Из класса в класс мальчик оставался первым учеником, хотя в новой школе он, пожалуй, найдет себе равных.
Ростов понимал, что пытается привить сыну амбиции, в которых сам не преуспел. К счастью, это не противоречило намерениям юноши: тот с гордостью осознавал свой потенциал и мечтал стать великим человеком. Единственное, против чего Володя возражал, – это работа по комсомольской части: он считал ее пустой тратой времени. Ростов частенько говорил ему: «Может, это все и пустое, но ты ничего не добьешься в жизни, если не будешь продвигаться по партийной линии. Если хочешь изменить систему, доберись до самого верха и переделай ее изнутри». Владимир принял эту аксиому и с тех пор добросовестно посещал комсомольские собрания: он унаследовал железную волю отца.
Пробираясь домой в час пик, Ростов предвкушал тихий скучный семейный вечер: они вместе поужинают, затем будут смотреть сериал о героических советских разведчиках, перехитривших ЦРУ; перед сном он выпьет стопку водки.
Ростов припарковался у подъезда. В его доме жили чиновники высшего звена; у половины из них имелись небольшие легковые автомобили отечественного производства. Квартира считалась просторной по московским стандартам: у каждого из сыновей была своя комната, и никому не приходилось спать в гостиной.
Войдя в дом, Ростов застал нарастающий скандал: гневный голос Маши, какой-то треск, крик и ругань сына. Не раздеваясь, он прошел на кухню и распахнул дверь.
Они стояли друг напротив друга возле кухонного стола: жена – в истерике, готовая заплакать, и сын, кипящий юношеским негодованием; между ними лежала разбитая гитара. Значит, ее разбила Маша, понял Ростов.
Оба повернулись к нему и заговорили одновременно:
– Она сломала мою гитару!
– Он позорит нашу семью своей гнилой музыкой!
– Дура!
Ростов отбросил портфель, шагнул вперед и влепил сыну пощечину. Тот покачнулся, покраснев от боли и унижения. Он был ростом с отца, но шире в плечах; Ростов не бил его с тех пор, как мальчик возмужал. В запале Юра замахнулся, чтобы дать сдачи; Ростов проворно отступил в сторону – долгие годы тренировки – и аккуратно повалил сына на пол.
– Пошел вон из дома, – сказал он тихо. – Вернешься, когда будешь готов просить у матери прощения.
Юрий поднялся на ноги.
– Ни за что! – крикнул он и вышел, хлопнув дверью.
Ростов снял пальто и шляпу и присел за кухонный стол. Подняв сломанную гитару, он аккуратно положил ее на пол. Маша налила ему чаю; он взял чашку дрожащей рукой.
– Что случилось? – спросил он наконец.
– Володя не сдал экзамен.
– А при чем тут Юрина гитара? Какой экзамен?
– Вступительный экзамен в школу – его не приняли.
Ростов тупо уставился на нее.
– Я так расстроилась, – принялась объяснять Маша, – а Юра только смеялся… Ты же знаешь, он ревнует к брату. А потом он стал бренчать свои дурацкие песни, и я подумала: не может быть, чтобы Володя завалил экзамен – наверное, у нашей семьи плохая репутация из-за Юры. Вот я и не сдержалась… Глупо, конечно…
Ростов уже не слушал. Володю не приняли? Не может быть… Мальчик куда умнее своих учителей, в обычной школе ему нечего делать. К тому же он сам сказал, что экзамен несложный и высший балл ему обеспечен…
– Где он? – спросил Ростов жену.
– У себя в комнате.
Ростов прошел по коридору и постучался в дверь спальни сына. Ответа не последовало, и он вошел. Володя сидел на кровати, уставившись в стену, с красным и мокрым от слез лицом.
