– Засветился? – переспросил он, словно не понимая значения слова.
– Да.
Борг испытал одновременно приливы ярости и отчаяния. Помолчав, он спросил:
– И как его… угораздило?
– Его узнал наш агент в Люксембурге.
– Что он там делал?
– Ну ты-то должен знать.
– Проехали.
– Видимо, случайная встреча. Этот агент, Ясиф Хасан – мелкая сошка, работает на ливанский банк и приглядывает за приезжими израильтянами. Ну и разумеется, наши тут же опознали фамилию Дикштейн…
– Он пользовался настоящей фамилией?! – недоверчиво воскликнул Борг.
– Вряд ли, – ответил Каваш. – Похоже, они давние знакомые.
Борг сокрушенно покачал головой.
– Вот тебе и «избранный народ», с нашим-то еврейским счастьем.
– Мы пустили за ним наружку и сообщили в Москву, – продолжил Каваш. – Разумеется, он быстро ушел от них, но Москва намерена взяться за него всерьез.
Борг подпер рукой подбородок и уставился в стену, не замечая эротических мотивов на кафеле. Это просто какой-то мировой заговор против Израиля и против него лично! Ему страшно захотелось бросить все и уехать в Квебек, или стукнуть Дикштейна по башке чем-нибудь тяжелым, или хотя бы стереть невозмутимое выражение с красивого лица Каваша.
Борг взмахнул рукой.
– Значит, египтяне строят реактор, русские им помогают, Дикштейн засветился, а КГБ собирается устроить на него облаву, – подытожил он. – Ты понимаешь, что мы проигрываем? Теперь у них будет бомба, а у нас – нет. Думаешь, они ее не используют? – Он схватил Каваша за плечи и принялся трясти. – Это твой народ – так скажи мне, сбросят они бомбу на Израиль или нет?! Да конечно, сбросят – даже не сомневайся!
– Перестань орать, – спокойно сказал Каваш, высвобождаясь. – Пока еще ничего не ясно. До окончательного перевеса чьей-либо стороны еще далеко.
– Угу. – Борг отвернулся.
– Надо связаться с Дикштейном и предупредить его, – сказал Каваш. – Где он сейчас?
– Чтоб я знал.
Глава пятая
Единственным невинным человеком, пострадавшим в результате этой аферы, стал сотрудник Евратома, которого Дикштейн прозвал Жестким Воротничком.
Уйдя от наружки во Франции, Дикштейн вернулся в Люксембург по шоссе: в аэропорту его наверняка ждала засада. По пути он заехал в Париж, вернул арендованный автомобиль и взял новый, воспользовавшись услугами другой компании.
В первый же вечер в Люксембурге Дикштейн отправился в гей-клуб и, заказав пива, стал дожидаться Воротничка, однако первым пришел его друг-блондин. Молодой – пожалуй, около двадцати пяти – тридцати, широкоплечий; под двубортным пиджаком явно угадывалась хорошая форма. Он прошел в кабинку, которую они занимали прошлый раз; возможно, они встречались здесь каждый вечер. Юноша двигался изящно, словно танцор или вратарь футбольной команды. Он заказал выпить и посмотрел на часы, не замечая пристального внимания Дикштейна. Спустя несколько минут появился Воротничок, одетый в красный свитер с треугольным вырезом и белую рубашку. Как и в прошлый раз, он направился прямо в кабинку. Любовники взялись за руки и, похоже, очень обрадовались друг другу. Дикштейн приготовился разрушить их уютный мирок.
Он подозвал официанта.
– Передайте, пожалуйста, бутылку шампанского мужчине в красном свитере вон за тем столиком. А мне – еще пива.
Официант сперва принес ему пиво, затем вручил сладкой парочке шампанское в ведерке со льдом и указал на Дикштейна. Тот приветственно поднял бокал и улыбнулся. Воротничок изменился в лице.
Дикштейн поднялся и вышел в туалет. Чтобы убить время, он принялся умываться. Через пару минут вошел молодой блондин и начал причесываться, дожидаясь, пока они останутся наедине. Наконец он заговорил:
– Оставьте моего друга в покое.
Дикштейн улыбнулся.
– Пусть он сам меня об этом попросит.
– Вы – журналист? А если ваш редактор узнает, что вы посещаете подобные заведения?
– Я на вольных хлебах.
Юноша подошел ближе. Он был ростом повыше Дикштейна и килограммов на десять тяжелее.
– Оставьте нас в покое, – повторил он.
– Нет.
– Зачем вам это? Что вам надо?
– Малыш, ты мне не нужен. Иди-ка лучше домой, а с твоим другом я сам поговорю.
– Ах ты скотина! – воскликнул юноша и схватил Дикштейна за грудки одной рукой, вторую он сжал в кулак и приготовился нанести удар, но не успел.
Дикштейн резко ткнул его пальцами в глаза; светловолосая голова рефлекторно мотнулась назад и в сторону; поднырнув под занесенную руку, он со всей силы ударил парня в живот. Тот согнулся пополам, задыхаясь. Дикштейн нанес ему еще один прицельный удар в переносицу. Раздался хруст, хлынула кровь; юноша мешком свалился на кафельный пол. Что ж, хватит с него.
Дикштейн быстро вышел, на ходу поправляя галстук и приглаживая волосы. Шоу уже началось: немецкий гитарист пел о «голубом» полицейском. Дикштейн уплатил по счету и вышел. Краем глаза он заметил, что Воротничок с озабоченным лицом направляется в туалет.
Несмотря на теплую летнюю ночь, его била дрожь. Он дошел до ближайшего бара и заказал себе бренди. Здесь было шумно и накурено, на барной стойке работал телевизор. Дикштейн уселся в углу, отвернувшись лицом к стене.
Они не станут сообщать в полицию. Инцидент смахивал на драку из ревности – ни Воротничок, ни руководство клуба не захотят выносить такие вещи на публику.
Юношу отведут к врачу и скажут, что он нечаянно наткнулся на дверь.
Дикштейн выпил бренди и взял себя в руки. Что поделать, шпионам приходится идти и на такое, а без них ни одно государство долго не протянет. Видимо, нет на свете способа жить достойно. Даже если он оставит эту профессию, на его место придут другие. Приходится быть плохим, чтобы выжить. Помнится, доктор Вольфганг в лагере говорил примерно то же самое.
Дикштейн давно уже понял: смысл жизни заключается не в выборе между «хорошо» и «плохо», а в том, победил ты или проиграл, хотя порой эта философия не приносила утешения.
Он вышел из бара и направился к дому Воротничка: нужно ковать железо, пока горячо. Света в мансарде не было, и Дикштейн приготовился ждать.
Начало холодать. Он принялся ходить туда-сюда, чтобы согреться. Все-таки европейская погода действует угнетающе. В это время года в Израиле просто рай: долгие солнечные дни и теплые ночи, здоровый физический труд, разговоры и смех по вечерам. Ему очень захотелось домой.
Наконец они появились. Голова у блондина была забинтована, он шел, держась за руку друга, словно слепой. Остановившись возле двери, Воротничок принялся искать ключи. Дикштейн перешел улицу; они стояли к нему спиной и не слышали, как он подошел. Воротничок открыл дверь, обернулся, чтобы помочь юноше войти, и увидел Дикштейна.
