– Второе: купи любое судно из этого списка. – Он протянул листок бумаги с названиями четырех судов из той же партии, что и «Копарелли», с указанием владельцев и сведениями о последнем местонахождении – именно эту информацию он получил у «Ллойда». – Предлагай любую цену. Возьми свои проценты, доставь в Хайфу к седьмому октября, распусти экипаж.
Папагопулос с непроницаемым лицом ел шоколадный крем. Отложив ложку, он надел очки в золотой оправе и просмотрел список.
Дикштейн протянул ему еще один листок.
– Третье: купи вот это судно – «Копарелли», причем строго в определенное время. Оно отплывает из Антверпена в воскресенье, семнадцатого ноября. Так вот, нужно оформить покупку после отплытия, но до того, как оно пройдет Гибралтарский пролив.
Папагопулос явно колебался.
– Ну…
– Подожди, дай закончить. Четвертое: в начале 1969-го ты продаешь судно номер один и судно номер три; получаешь от меня сертификат о том, что судно номер два продано на металлолом, отправляешь сертификат «Ллойду» и ликвидируешь «Сэвильскую судоходную компанию». – Дикштейн улыбнулся и отпил кофе.
– Надо, чтобы судно бесследно исчезло?
Дикштейн кивнул. Ум Папагопулоса всегда был острым как бритва.
– Как ты понимаешь, – продолжил тот, – все это довольно просто, за исключением покупки «Копарелли». Стандартная процедура приобретения судна такова: стороны договариваются о цене и подготавливают документы. Затем судно направляется в сухой док для осмотра. Если его состояние признается удовлетворительным, стороны подписывают документы, покупатель платит деньги. Покупка судна, находящегося в плавании, противоречит общепринятым правилам.
– И все же это возможно?
– Да, возможно.
Дикштейн внимательно наблюдал за Папагопулосом. Тот сосредоточенно уставился куда-то вдаль, явно обдумывая ситуацию. Наконец он сказал:
– Значит, нужно будет начать торги, договориться о цене и назначить осмотр на дату после отплытия, после чего мы скажем, что покупателю необходимо срочно потратить деньги, например, из-за налоговых осложнений. Далее покупатель оформляет страховку на случай любых крупных ремонтных работ, которые могут оказаться необходимыми после осмотра, однако продавца это уже не касается. Его куда больше заботит собственная репутация грузоотправителя: ему нужны будут железные гарантии, что новый владелец «Копарелли» доставит груз по назначению.
– А его устроит твоя репутация в качестве гарантии?
– Разумеется. Но с чего мне давать такие гарантии?
Дикштейн пристально посмотрел ему в глаза.
– Я тебе обещаю – владелец судна жаловаться не будет.
Папагопулос развел руками.
– Ты явно затеваешь какую-то аферу, и я нужен тебе в качестве солидного прикрытия. Хочешь, чтобы я рисковал своей репутацией и притом поверил тебе на слово, что она не пострадает?
– Да. Слушай, вот ответь мне на один вопрос. Однажды ты уже доверился израильтянам, помнишь?
– Конечно.
– Не пожалел?
Папагопулос улыбнулся, вспоминая прежние деньки.
– То было лучшее решение в моей жизни.
– Так как, доверишься нам еще раз? – Дикштейн затаил дыхание.
– Ну, сейчас мне есть что терять. Тогда мне было тридцать пять. Помню, мы здорово повеселились. Уже лет двадцать, как мне не поступало подобных предложений… А, была не была, согласен.
Дикштейн протянул руку через стол, и Папагопулос пожал ее.
Официантка принесла чашку с швейцарскими шоколадками к кофе. Папагопулос взял одну, Дикштейн отказался.
– Так, теперь детали, – сказал он. – Откроешь счет в своем банке для «Сэвильской судоходной». Посольство будет переводить деньги по мере необходимости. Для связи со мной оставляй сообщения в банке – посольские их заберут. Если понадобится встретиться, созвонимся.
– Договорились.
– Я рад, что мы опять ведем дела вместе.
Папагопулос задумался.
– Судно номер два – из той же партии, что и «Копарелли». Кажется, я догадываюсь, что ты затеял… Правда, одно непонятно, хоть ты мне и не скажешь… Что это ты такое собрался перевозить – уж не уран ли?
Петр Тюрин мрачно смотрел на «Копарелли».
– Мерзкая старая посудина, – резюмировал он.
Ростов не ответил. Они сидели в арендованном «Форде» на причале кардиффских доков. «Белки» сообщили им, что сегодня «Копарелли» заходит в порт, теперь они наблюдали за швартовкой. По плану, судно должно было выгрузить шведскую древесину и взять на борт кое-какое оборудование и хлопчатобумажные изделия: это займет несколько дней.
– Хорошо хоть столовая не на баке, – пробормотал Тюрин себе под нос.
– Ну, оно не настолько древнее, – отозвался Ростов.
Тюрин покосился на него с удивлением: босс частенько выказывал неожиданную осведомленность в разных вопросах.
Ник подал голос с заднего сиденья:
– А это у него перед или зад?
Ростов с Тюриным с умешкой переглянулись.
– Зад, – ответил Тюрин. – Корма называется.
Моросило. Валлийский дождь еще хуже английского – холодный, долгий, монотонный. Тюрину стало тоскливо. Так получилось, что в армии он два года отслужил на флоте, к тому же был экспертом в области радио и электроники, поэтому именно его Ростов планировал внедрить на борт «Копарелли». Однако ему совершенно не хотелось возвращаться к морской жизни. На самом деле Тюрин для того и пошел служить в КГБ, чтобы не остаться на флоте. Он ненавидел холод, сырость, скудную пищу, муштру. Дома, в Москве, его ждала уютная жена, и он ужасно скучал по ней.
Разумеется, Ростову он отказать не мог.
– Мы внедрим тебя в качестве радиста, не забудь взять свое оборудование, – сказал Ростов.
Интересно, как им удастся пристроить его в команду? В голове возник безумный план: он находит действующего радиста, бьет его кирпичом по голове, бросает в воду, поднимается на борт и говорит: «Я слышал, вам нужен новый радист». Наверняка Ростов придумает что-то более изящное – на то он и полковник.
Тем временем активность на палубе замерла, двигатели затихли. Пятеро или шестеро матросов спустились по трапу, смеясь и выкрикивая что-то, и направились в город.
– Сходи посмотри, в какой паб они зайдут, – велел Ростов Нику. Тот послушно вылез из машины.
Тюрин помрачнел. Да уж, не самое приятное окружение: силуэты в плащах с поднятыми воротниками на мокром бетонном причале, гудки буксиров, крики людей, громыхание якорных цепей, штабеля грузовых поддонов, длинные шеи подъемных кранов, запах машинного масла, корабельных канатов и соленых брызг. Перед глазами встала его московская квартира, кресло перед обогревателем, килька с черным хлебушком, водка и пиво в холодильнике, тихий вечер с телевизором… Он никак не мог разделить энтузиазм Ростова. Дикштейна они опять потеряли – точнее, добровольно дали ему уйти: такое решение принял полковник, опасаясь спугнуть вражеского агента, если они подберутся слишком близко.
