Решено было разделиться на три группы: первая под командой Аббаса атакует с бака, две другие высаживаются на корму с левого и правого бортов.
Кормовым отрядам надлежало спуститься вниз и продвигаться вперед, оттесняя противника на нос, где их будет ждать группа Аббаса. При таком раскладе неохваченным останется мостик, поэтому Дикштейн решил занять его лично.
Нападение отложили до полуночи – при свете дня их сразу увидели бы. Правда, возникала другая проблема: как в темноте не перестрелять друг друга. На этот случай Дикштейн придумал опознавательный сигнал: слово «алия»
[26]. Кроме того, стратегия атаки подразумевала столкновение своих лицом к лицу лишь в самом конце.
Теперь оставалось лишь ждать.
Они сидели на камбузе «Стромберга» – точно таком же, как и на «Копарелли», где им вскоре предстоит сражаться и умирать. Дикштейн инструктировал Аббаса:
– Итак, высаживаетесь на носу и берете под контроль переднюю палубу. Размести людей в укрытии, там и оставайтесь. Как только появится противник – снимайте. Самое главное – старайтесь не подставляться под огонь с мостика.
Развалившись в кресле, Аббас еще больше напоминал танк. Хорошо, что они в одной команде.
– И первыми не стреляем, – уточнил он.
Дикштейн кивнул.
– Да. У вас есть шанс пробраться на борт незаметно. Нет смысла открывать огонь, пока остальные не подоспеют.
Аббас кивнул.
– Я смотрю, Поруш в моей команде. Ты в курсе, что он мой зять?
– Да, и единственный тут женатый человек. Я подумал, что ты захочешь за ним присмотреть.
– Спасибо.
Файнберг поднял голову, отвлекшись от затачивания ножа. В кои-то веки тощий американец не ухмылялся.
– Как полагаешь, что там за люди?
Дикштейн покачал головой.
– Да кто их знает… Или армия, или фидаи.
Файнберг ухмыльнулся.
– Лучше бы армейские – мы состроим зверские рожи, тут они и сдадутся!
Шутка была так себе, но все засмеялись.
Иш, как всегда пессимистично настроенный, сидел с закрытыми глазами, положив ноги на стол.
– Самое сложное – перебраться через леера: мы будем беззащитны, как младенцы, – заметил он.
– Да, но ты учти: они думают, что мы не знаем о засаде, и рассчитывают на легкую победу. К тому же в темноте…
Вошел капитан.
– «Копарелли» в зоне видимости.
Дикштейн встал.
– Пошли. Удачи, ребята. И помните – пленных не берем.
Глава шестнадцатая
За несколько минут до рассвета от «Стромберга» отплыли три шлюпки.
Судно тут же растворилось во мраке ночи: погасли навигационные огни, палубные иллюминаторы, лампы в каютах, даже ниже ватерлинии все отключили, чтобы на «Копарелли» никто не спохватился раньше времени.
За ночь погода испортилась. По мнению капитана «Стромберга», штормом это назвать было нельзя, и все же дождь лил потоками, палубу продувал сильнейший ветер, а волны поднимались так высоко, что Дикштейну пришлось крепче вцепиться в скамью.
Какое-то время они плыли в кромешной тьме: даже лиц не разобрать.
Файнберг нарушил тишину, пытаясь храбриться:
– Эх, говорил я, надо было отложить рыбалку до завтра!
Дикштейн, как и остальные, поддался суеверию: под штормовкой и спасательным жилетом у него был надет старый отцовский жилет, в кармане которого лежали разбитые часы, когда-то остановившие немецкую пулю.
Роман с Сузой и ее предательство словно вывернули его наизнанку: все прежние ценности и мотивы перетряхнулись, а новые, приобретенные с ней, обратились в пыль. У него все еще оставались какие-то желания: выиграть этот бой, добыть уран для Израиля, убить Хасана, – но теперь ему стало совершенно безразлично, что будет с ним самим. Внезапно он понял, что не боится ни боли, ни смерти. Суза предала его, и ему больше не хотелось долгой жизни. Израиль получит свою бомбу, Эстер упокоится с миром, Мотти дочитает «Остров сокровищ», а Игаэль присмотрит за виноградником.
Дикштейн крепче сжал ствол автомата.
Они взлетели на гребне волны и, опустившись, внезапно увидели «Копарелли».
Маневрируя передним и задним ходом, Ливай Аббас подплыл к носовой части судна. Белый сигнальный огонь над ними давал хорошее освещение, а изгиб корпуса скрывал шлюпку от тех, кто находился на палубе или на мостике. Когда лодка подошла к трапу, Аббас обвязал конец вокруг пояса, затем, помедлив, сбросил штормовку, достал автомат и повесил на шею. Поставив ногу на бортик, он дождался нужного момента и прыгнул.
Вцепившись в трап руками и ногами, Аббас отвязал веревку и прикрепил ее к перекладине. Добравшись почти до самого верха, он остановился: через леер нужно перебираться как можно кучнее.
Он глянул вниз. Шарретт и Сапир уже догнали его. Поруш прыгнул, но промахнулся и скользнул вниз. На мгновение у Аббаса перехватило дыхание, впрочем, зятю удалось уцепиться за перекладину и удержаться. Аббас подождал, пока тот поднимется выше, затем перевалился через леер. Мягко приземлившись на четвереньки, он скрючился возле планширя. За ним проворно последовали остальные: первый, второй, третий. Сигнальный огонь светил прямо над ними, выставляя людей как на ладони.
Он осмотрелся. Шарретт был самым маленьким и гибким, как змея. Аббас коснулся его плеча.
– Укройся у левого борта.
Шарретт прополз пару метров голой палубы, дальше его частично скрыл приподнятый край носового люка.
Аббас оглядел палубу. Их могут заметить в любой момент. Еще секунда – и обрушится град пуль. Скорее, скорее! В верхней части форштевня он приметил барабан якорной лебедки.
– Сапир! – Аббас показал туда, и Сапир пополз на заданную позицию.
– Я хочу на кран, – сказал Поруш.
Аббас посмотрел на деррик, возвышающийся над передней палубой. Кабина управления находилась метрах в трех от палубы: опасная позиция, однако тактически выгодная.
– Давай, – кивнул он.
Ну и толстая же у него задница, подумал Аббас, провожая зятя взглядом, раскормила его сестренка на славу. Поруш добрался до подножия крана и принялся карабкаться наверх. Аббас задержал дыхание – если сейчас кто-то посмотрит в ту сторону… Но тот уже благополучно добрался до кабины.
Позади него торчал козырек лестницы, ведущей вниз. Вряд ли там находится кубрик – слишком мал, больше похоже на склад. Аббас заполз под козырек, присел у подножия лестницы и тихонько приоткрыл дверь. Внутри было темно. Успокоенный, он закрыл дверь и пристроил автомат на верхнюю ступеньку.
