Мы шли час или чуть больше, затем остановились в одном из таких мест и присели, привалившись спиной к стене узкого прохода. В тусклом свете можно было различить грубые следы инструментов, испещрявшие стены.
– Мы, может, первые люди, кто здесь ходил. Я имею в виду, со времен Старой Эры.
Я провела рукой по изрезанным камням.
– Это осталось с того времени? Со Старой Эры?
Я покачала головой.
– Даже раньше.
– В смысле?
– Эти следы слишком древние даже для Старой Эры.
Если темноту еще разбавлял местами свет, то тишина здесь была абсолютной. Полное отсутствие каких-либо звуков в тоннеле давило сильнее, чем любая другая тишина, какую могла припомнить.
– Конечно, мне стоило сказать это раньше, – произнес он, – но спасибо. Ты не была обязана доставать меня из резервуара.
– Обязана.
– Я рад слышать, что ты так думаешь. Сомневаюсь, чтобы еще хоть кто-то, замыслив побег, захотел потратить время, когда каждая секунда на счету, ради чужого человека, который к тому же ходит нагишом.
Обескураженная, я рассмеялась.
– Нам надо что-нибудь придумать.
Я сняла мокрый шерстяной свитер, который носила поверх рубашки и брюк, и протянула ему. Пока он его надевал, я отвернулась, хотя особого смысла в том не было. Когда снова повернулась, увидела, что ему удалось стянуть свитер через широкую горловину до пояса, и теперь тот выглядел как юбка с висящими по бокам пустыми рукавами.
– Нам надо идти, – поднялась я, выжидая, пока он пойдет первым.
Пришлось прижаться к стене, пропуская его вперед.
– Я даже не знаю твоего имени, – бросила ему в спину.
– Я – тоже.
– Меня зовут Касс.
– Нет, я имею в виду свое имя. Я не знаю его.
Он шел сейчас в нескольких шагах передо мной, продвигаясь вперед по узкому проходу. Я следовала за ним, отмечая, что в кромешной тьме вести разговор стало легче.
– Ты серьезно?
– Я не таю секретов. Я бы сказал тебе свое имя, если бы знал. В любом случае, какой смысл что-то скрывать от провидца.
– Не совсем так. Я не читаю мысли. Я просто чувствую: иногда события, иногда места или людей. Но и то не напрямую.
– Досадно.
– Большинство людей не слишком-то жаждут, чтобы кто-то читал их мысли.
– Я думал, может, ты мне расскажешь обо мне то, что не могу вспомнить сам.
– А ты правда совсем ничего не помнишь?
– Ничего, что было до резервуара.
Я остановилась.
– Даже своего близнеца?
– Ничего.
Глава 10
В тоннелях мы потеряли счет времени. Я знала только, что последний освещенный закуток мы миновали довольно давно. И еще больше времени прошло с тех пор, как я пила или ела. Я старалась не обращать внимания на голод и жажду и сосредоточилась на ощущениях, что подсказывали направление, а заодно на лавировании меж острых камней, выпирающих из стен и потолка, но все равно регулярно царапала спину и руки. Сказывались годы заточения в тесной камере – простая ходьба вымотала меня. Дыхание стало тяжелым, в груди сдавило. Парень казался изнуренным еще больше. Он спотыкался на каждом шагу. Но, по крайней мере, маршрут, по большей части, не был сложным. Лишь несколько раз нам встречались разветвления, но я почти не колебалась, выбирая нужный путь. По ощущениям, несколько часов мы шли в гору, и когда дорога стала ровной, я предложила остановиться и передохнуть.
– Я бы вообще поспал, – согласился он.
– Хорошо, только не слишком долго.
– Я и не думаю, что мы сможем спать много часов с таким удобством, – усмехнулся он, расчищая под собой камни. – Тебе холодно?
– Не очень, – солгала я – теперь, когда мы шли в глубине тоннеля, стало гораздо холоднее. Мы лежали близко, но не касались друг друга.
– А страшно?
Я задумалась на минуту.
– Да. Мне страшно, что они поймают нас или что мы заблудимся и застрянем здесь. Но вряд ли будет хуже, чем было.
– А ты не была в одной из тех штук? В резервуаре?
– Нет, только в камере. – Я снова представила резервуар. Мои годы в камере – подкрадывающееся безумие, клаустрофобия, безнадежность – всё это казалось ничтожным по сравнению с тем, что испытал он.
Повисла недолгая пауза.
– А ты как? – спросила я. – Тебе не страшно?
– Я не могу сказать, что находиться здесь доставляет мне удовольствие. Но и не чувствую того страха, как, наверное, должен. Я просто чувствую себя по-новому. На свободе.
– Но что мы будем делать дальше? Когда выберемся отсюда?
– Понятия не имею. Но по этому поводу я тоже не горюю. Знаешь, это своего рода симметрия, для меня во всяком случае. Я не знаю, что было до, и не знаю, что случится после.
– Они не перестанут нас искать.
Он вздохнул, перекатился на бок.
– Вряд ли они заинтересованы во мне больше, чем я сам.
Мы проспали около часа. Затем я разбудила его и заставила идти, однако ему пришлось бороться с изнеможением. Я даже не представляла, как это всё отразилось на нём: время, проведенное в резервуаре, и столь внезапное освобождение. Казалось, что собственное тело было ему чужим. Поначалу он и двигался как пьяный.
– Давай поспим, – повторял он каждые несколько часов, и в странном безвременье тоннеля весь наш путь стал казаться сном или помешательством: пробуждение, часы в пути, короткий сон. И снова: пробуждение, дорога, сон. Когда наконец впереди забрезжил свет, только боль в глазах убедила меня, что он – настоящий. Густой кустарник заслонял узкий выход из пещеры, но и сквозь заросли проникало достаточно солнца, чтобы сразу распознать дневной свет, хотя я уже и забыла, что такое день.
Щурясь от света, мы выбрались из пещеры и оказались на крутом берегу, спускающемуся к широкой реке с быстрым течением. В первый момент я обругала колючие кусты, растущие у входа в пещеру, но тут же сменила гнев на милость, завидев огромные ягоды на стеблях кустарника. Не обращая внимания на шипы, я стала жадно собирать ягоды, под конец уже не различая, где на руках – следы крови, а где – сок ягод. Парень тоже стал есть их горстями, затем отвернулся, опершись о скалу, и я услышала, как его вырвало.
– Так быстро? – удивилась я.
Он вытер рот.
– Прости. Я тоже думал, что пройдет какое-то время. То есть… я знаю, что ты тоже давно не ела, но у меня была та трубка…
Я кивнула.
– Ты не знаешь, как долго ты там пробыл?
Парень осмотрел себя. Он казался худым, но не истощенным. В поселении Омег в неурожайный год мне встречались и похуже. Русые волосы доставали до плеч, а кожа в ярком свете солнца была совершенно белой. Под сетью сухожилий и вялых мышц отчетливо угадывалась форма костей. Мы оставались у пещеры, пока он снова не поел, теперь медленнее, и на этот раз ему удалось удержать. Насытившись, мы захотели пить и, невзирая на риск, спустились к реке. Шипы рвали одежду и нещадно царапали кожу, но, по крайней мере, здесь было тепло, а на солнцепеке даже жарко.
