А в следующем послании лицо начало жить! То улыбка на нем расцветала, то задумчивость проглядывала, то недовольство, когда брови сводились вместе (ее мимика!). Количество балетных па тоже возросло. Кроме фуэте исполнялись батманы, балерина садилась в плие, отводя руку в сторону, после чего усаживалась на пол, чтобы перевязать балетку. Поза была настолько знакомой, что Мятлин вздрогнул.
Сердце учащенно забилось, и он протянул руку за коньяком. Глоток, еще глоток, и вот уже пробуждается дух состязания – как выяснилось, они были даже сейчас готовы мериться, у кого длиннее. Когда Мятлин выложил фрагмент, где живописались интимные подробности, завсегдатаи чата зашевелились: мол, круто! Не сопли надо жевать, а давать клевое порно! Пиши исчо! Ответ Керзону: балерина снимает с себя юбку, колготки, оставаясь, в чем мать родила. Вроде как трехмерная, фигура поворачивалась, так что сзади делалась заметной родинка на пояснице. Это овальное пятнышко Мятлин не раз целовал, но ведь и Рогов, гад такой, наверняка делал то же самое!
Он нутром почуял грань фола: дуэль не предназначалась для других, была их личным делом. И тут (счастье!) звонок Бытина.
– Привет, старичок. Как ты? На больничном?! Тогда лечись… Вылечишься – неси свой опус, начнем предпечатную подготовку. Только в Инете не выставляй целиком, хорошо?
– А ты откуда знаешь, что я выставляю?
– Так тоже шарю иногда в Сети. Кусочек показать – это вроде реклама. Но если целиком – какой резон дублировать? И так на хит продаж не тянет, а если еще скачать можно будет…
Просьба оказалась кстати. Прервав публикацию, Мятлин и издателю услугу оказывал, и риск скатиться в порнописаки ликвидировал.
Дуэль продолжилась в личном обмене посланиями. Один создавал паутину из слов, живописал предмет средствами языка; другой задействовал программы, позволяющие изображению ожить. Две стихии устремлялись навстречу друг другу, и уже было не разобрать, конкурируют ли они, работают ли в унисон… Дай волю, они бы до бесконечности лили друг на друга слова и компьютерные картинки. Но вот уже отправлен финальный фрагмент и получено встречное послание, где фигура, давно жившая своей жизнью, вдруг заговорила. Сымитированный непонятным способом голос (тембр был резковатый, как в подростковом возрасте) произносил два имени: «Женя» и «Сева», и эта деталь завершила создание образа. Иллюзия жизни получилась полная, так что пора было, наверное, ломать шпагу – проигрывать надо с достоинством.
Только чутье подсказывало: в этой игре победителей нет, любая победа – пиррова. Соперник (собрат по несчастью?) думал, вероятно, схожим образом, иначе имя произносили бы одно, и понятно – чье.
Мятлину вдруг сделалось тоскливо, он бы страшно огорчился, если бы Рогов исчез из сетевого эфира, посчитав, что дело сделано. Или то был испуг? Оставаться один на один с тем, что они натворили, было жутковато: иллюзия начинала казаться чем-то более ужасным, чем сама смерть!
Повисла пауза, вроде как дуэлянты переводили дух, оглядывая поле сражения. Они уже забыли, с чего пошла кутерьма, зачем дрались, а главное – дальше-то что?!
Дальше был вопрос:
«Давно был на ее могиле?»
Ответ:
«Давно».
Вопрос:
«Почему? Ты же близко…»
Ответ:
«Ты тоже близко. Во всяком случае, мне так кажется».
Опять пауза, и вновь реплика:
«Когда пойдешь к ней, отнеси на могилу цветы».
«Конечно отнесу».
«Только не розы и не гвоздики – нужно достать особенные цветы».
«Я даже помню, как они называются».
«И как же?»
«Орхидея-фаленопсис».
Пауза.
«Я тоже помню».
Впоследствии Мятлин удивлялся абсурдному порыву, когда с обеих сторон прорвало плотины, и в образовавшиеся прорехи устремилось то, что ранее тщательно скрывалось. Рогов действительно едва не погиб на своем корабле, но работать дальше на оборону не стал – как и многие светлые головы, эмигрировал. Теперь работал в известной информационной компании, имел кучу денег и двухэтажный дом, напичканный электроникой до такой степени, что домработница не нужна. И жена не нужна, только по иной причине. Он пробовал жить с одной ирландкой, но не срослось. Попробовал с русской, с которой вместе работали, – тоже не получилось, а тогда и стараться нет смысла. Он имеет возможность работать столько, сколько душе угодно и когда угодно, даже ночью. Что они иногда и делают с вьетнамским приятелем Кыонгом. Когда-то судьба свела их в советском Таллине, а спустя годы они встретились в Силиконовой долине, что неудивительно. В свое время, болтаясь в холодном море, они мечтали о некой Базе, где могли бы спокойно, отрешившись от нужд скучной жизни, заниматься созданием невиданных конструкций. Так вот База нашлась, и конструкции здесь создаются просто фантастические. Их создают индусы, русские, китайцы, вьетнамцы, жители Штатов и Старого Света и, похоже, чувствуют себя едва ли не солью земли.
Но почему-то иногда накатывает тоска. И хочется улететь в забытый богом городишко, где были завод, карьер и бронированная машина, что ползла по барханам, чтобы плюхнуться в озеро. Где были поломанные часы, что чинились на раз, и мотоциклы, на которых гонял со страшной силой… Нет, мотоцикл есть и сейчас, чоппер «Suzuki boulevard», на нем двести пятьдесят выжимаешь за полминуты! Но не хочется выжимать, потому что некого сажать на заднее сиденье. Да и не хочется никого сажать.
Поддавшись наваждению, Мятлин тоже писал о брошенных женах, холостяцкой квартире, надоевших поездках за рубеж, о Пряжске, о Клыпе, о встрече с военпредом Деркачом, даже о тетрадке, которую хитростью выцыганили у матушки Рогова. А в финале пространного пассажа зачем-то написал о том, что утратил способность к синестезии.
«Способность к чему?» – попросили уточнить.
В другое время Мятлин съехидничал бы, но тут терпеливо разъяснил особенности феномена.
«Понятно, – откликнулся визави. – Я тоже кое-что утратил».
«Ну да? Судя по твоим картинкам, ты только приобретаешь, а не утрачиваешь!» (Не удержался-таки от иронии.)
«Я теперь уязвим для электричества. Удивительно: в Штатах даже напряжение в два раза меньше – сто десять вольт. Но меня недавно так тряхнуло, когда в блок питания полез… Как думаешь, что это значит?»
Мятлин задумался, отстучал:
«Один мой друг сказал: нас наказывает жизнь. Она что-то нам дает, но мы не можем понять – зачем? А если дар не используют, его лучше забрать назад».
Мировая паутина дрожала от напряжения, связывая миллиарды людей, и одной из бесчисленных связей была нить, соединявшая два одиночества, что неожиданно слиплись и боятся отлипать. На время они забыли о том, что были участниками матча с невероятным количеством раундов, и жажду того, чтобы судья встал между ними и поднял руку победителю. Увы, судьи вообще не было. И зрителей в зале не было, их окружала пустота, и тут хочешь не хочешь, а приходится наводить мосты.
