Книга Отбой на заре. Эхо века джаза (сборник), страница 70. Автор книги Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Отбой на заре. Эхо века джаза (сборник)»

Cтраница 70

– Он ужасный наглец, Энди! – шепнула она мне. – Но он такой искренний!

Она использовала слово «наглец», даже не подозревая, что попадет в точку, ведь он не был южанином. Она просто угадала; по выговору она никогда не смогла бы отличить одного янки от другого. И каким-то образом миссис Калхоун удалось не испустить последний вздох прямо на пороге. Якобы «неискоренимые» предрассудки родителей Эйли были весьма удобным явлением, мгновенно исчезавшим по ее желанию. Изумились лишь ее друзья. Эйли, всегда парившая где-то чуть выше тарлтонского общества; та самая Эйли, чьими ухажерами всегда были лучшие кавалеры лагеря – та самая Эйли и лейтенант Шоен! Я устал всех уверять, что она всего лишь развлекается – действительно, каждую неделю или две появлялся кто-то новый: то моряк из Пенсаколы, то старый приятель из Нового Орлеана; но в промежутках между ними рядом с ней всегда присутствовал Эрл Шоен.

Поступил приказ: авангарду из офицеров и сержантов надлежало выдвинуться в порт отправления и садиться на корабль, следующий во Францию. Мое имя было в списке. Неделю я был на стрельбище, а когда вернулся в лагерь, тут же был взят в оборот Эрлом Шоеном.

– Мы решили устроить прощальную вечеринку в столовой. Ты, я, капитан Крейкер и три девушки!

Эрл и я должны были заехать за девушками. Сначала мы заехали за Салли Кэрролл Хоппер и Нэнси Ламарр, а затем поехали за Эйли; дверь открыл дворецкий, объявивший, что мисс нет дома.

– Нет дома? – тупо повторил Эрл. – А где она?

– Об этом она ничего не сказала, велела лишь передать, что ее нет дома.

– Черт возьми, что за шутки! – воскликнул Эрл.

Он ходил по знакомой тенистой веранде, а дворецкий стоял в дверях. Неожиданно ему в голову пришла мысль.

– Послушай-ка, – поделился он со мной, – кажется, она обиделась!

Я молчал. Он суровым тоном сказал дворецкому:

– Скажи ей, что мне надо с ней поговорить.

– Да как я ей скажу, если ее нет дома?

И снова Эрл задумчиво прошелся по веранде. Затем покивал головой и сказал:

– Она обиделась из-за одного случая в городе. Он в нескольких словах описал мне причину.

– Так, жди меня в машине, – сказал я. – Может быть, мне удастся все уладить. – И когда он неохотно удалился: – Оливер, скажи мисс Эйли, что с ней хочу поговорить я, только я один.

Немного попререкавшись, он все же доставил мое сообщение и вернулся с ответом:

– Мисс Эйли говорит, что больше никогда и ни по какому поводу не хочет видеть того другого джентльмена. Она сказала, что вы, если хотите, можете войти.

Она была в библиотеке. Я ожидал увидеть холодность и оскорбленное достоинство, но вместо этого на ее лице я прочитал смятение, беспокойство и отчаяние. Глаза покраснели, словно она провела несколько часов, медленно и мучительно плача.

– Ну, привет, Энди, – отрывисто произнесла она. – Давно не виделись. Он ушел?

– Послушай, Эйли…

– Послушай, Эйли! – передразнила она. – Послушай, Эйли! Это ты послушай! Он ведь со мной чуть не заговорил! Приподнял шляпу! Стоял в десяти футах от меня с этой ужасной… этой кошмарной бабой, держал ее за руку, разговаривал с ней, а когда увидел меня – приподнял шляпу! Энди, я не знала, что мне делать! Мне пришлось зайти в аптеку и попросить, чтобы мне дали стакан воды; я так испугалась, что он пойдет за мной, что даже попросила мистера Рича позволить мне выйти через черный ход! Я больше видеть его не хочу, даже слышать ничего о нем не желаю!

Я стал говорить. Я сказал все, что обычно в таких случаях говорят. Я говорил полчаса – и никак не мог до нее достучаться. Она несколько раз мне отвечала, бормоча что-то о том, что он «неискренний», и в четвертый раз я задумался: что же это слово для нее значило? Она определенно не могла иметь в виду «верность»; я подозреваю, что она, скорее всего, обозначала им некое особое к себе отношение, которого она ожидала.

Я встал, чтобы попрощаться. И в этот момент – я ушам своим не поверил! – снаружи трижды прозвучал нетерпеливый автомобильный гудок. Я был ошеломлен. Эти звуки прозвучали столь же ясно, словно Эрл находился в комнате и произнес: «Раз так, ну и катись к черту! Я не собираюсь стоять и ждать тут всю ночь».

Эйли с ужасом посмотрела на меня. И вдруг на ее лице появилось совершенно неожиданное выражение – тут же исчезнув, оно возникло вновь, сменившись затем печальной, истерической улыбкой.

– Ну разве он не ужасен? – воскликнула она с беспомощным отчаянием. – Это ведь просто кошмар!

– Поторопись! – тут же сказал я. – Не забудь плащ. Это ведь наша последняя ночь!

Я очень хорошо помню эту последнюю ночь; помню свет свечей, мерцавший на неотесанных деревянных стенах столовой, на потрепанных бумажных украшениях, оставшихся от вечеринки снабженцев; помню, как печально звучала мандолина где-то вдали между казармами, снова и снова повторяя мелодию «Мой дом в Индиане», звучавшую, словно вселенская ностальгия по уходящему лету. Три девушки, затерявшиеся в таинственном городе мужчин, тоже что-то почувствовали: непостоянство всего окружающего околдовало и их, будто они попали на зависший над южной глубинкой волшебный ковер, который мог в любой момент подняться и унестись по воле ветра. Мы подняли бокалы за нас и за Юг. А затем мы оставили на столе салфетки, пустые стаканы и немного прошлого и вышли, держась за руки, на улицу, прямо в лунный свет. Проиграли отбой; вокруг стояла тишина, слышалось лишь далекое негромкое ржание лошадей да чей-то громкий настойчивый храп, рассмешивший нас, и еще скрип кожаной портупеи часового у гауптвахты, взявшего оружие наизготовку. Крейкер был на дежурстве; мы, оставшиеся, сели в поджидавшую машину и проводили домой его девушку, доехав с ней до Тарлтона.

Затем Эйли и Эрл, Салли и я, усевшись парами на широком заднем сиденье, отвернувшись от соседей, полностью поглощенные друг другом, перешептываясь, поехали кататься в беспредельную тусклую тьму.

Мы ехали сквозь сосновый бор, где деревья густо заросли лишайником и бородатым мхом, затем – среди невспаханных хлопковых полей, где дорога стала белой, словно на краю света. Машина остановилась в неровной тени мельницы; до нас доносился шум бегущей воды и резкие птичьи крики, а над всем этим царил яркий лунный свет, стремившийся проникнуть, казалось, всюду: и в заброшенную негритянскую лачугу, и в автомобиль, и в колотившиеся сердца. Юг пел нам свою песню; не знаю, запомнилась ли она остальным? Мне запомнилась; серьезные бледные лица, сонные влюбленные глаза и голоса:

– Тебе хорошо?

– Да, а тебе?

– Точно?

– Да!

И вдруг всем одновременно стало ясно, что уже поздно, и это – все… Мы развернулись и поехали домой.

Наш отряд отправился в лагерь «Миллс» на следующий день, но я так и не попал во Францию. На Лонг-Айленде мы провели месяц, было очень холодно; маршем, со стальными касками по бокам, мы зашли на корабль, а затем снова маршем сошли на берег. Войны больше не было; я опоздал на войну. Возвратившись в Тарлтон, я попытался расстаться с армией, но, поскольку я был кадровым офицером, это заняло у меня большую часть зимы. Зато Эрла Шоена демобилизовали одним из первых. Он хотел устроиться на приличную работу, «пока есть хороший выбор». Эйли вела себя уклончиво, однако между ними подразумевалось, что впоследствии он, разумеется, вернется.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация